Дожить до 120. Исаак Розовский
впечатление, что по нему вечно блуждает некое подобие бессмысленной улыбки. Но, пожалуй, самое пугающее в моей внешности – это глаза. Они разъезжаются в разные стороны (из-за того же полиомиелита, а не из-за косоглазия). При любой попытке сконцентрировать взор на каком-нибудь объекте, мой левый зрачок непроизвольно начинает уплывать в сторону и почти исчезает, закатываясь влево и вверх. Зрелище не для слабонервных. По причине ограниченной подвижности, да и потому, что не хочется лишний раз «пугать» прохожих и слышать улюлюканье мальчишек, я стараюсь как можно реже выходить на улицу. На мой балкон, где я периодически «дышу воздухом», солнце почти не заглядывает. Отсюда – землисто-зеленый цвет лица. Добавьте к этому жидковатые неопределимо белесого оттенка волосы и субтильную – довольно длинную и крайне тощую, с узкими опущенными вниз плечами – фигуру, и вы получите мой точный портрет. Да, я не киногерой, что и говорить.
К чести визитера, при виде меня на его лице ничего не отразилось.
Впрочем, он на мой вкус, выглядел немногим лучше. Как его описать? Однажды тот же Паша похвастался мне, что ему удалось достать целую коллекцию карикатур на евреев из нацистских газет. Там были представлены несколько типов евреев, особенно ненавистных для подлинного арийца. Один из них – это толстый неопрятный семит, все время потеющий и наглый, с толстыми как бревна руками, густо поросшими волосом, и с вечной ухмылкой, обнажающей лошадиные, но тронутые порчей, зубы. Он мусолит в своих сарделечных пальцах награбленные у честного люда денежки и вдобавок норовит ощупать маслянистым глазом гордую и чистую немецкую деву в тирольском переднике. На его обширной плеши непонятно как удерживается ермолка. А остатки курчавящихся рыжих волос обрамляют эту плешь. Вот такой малоприятный толстяк-жизнелюб, как бы ожившая нацистская карикатура, и оказался Ильей Львовичем Хаскиным, доктором физико-математических наук и моим гостем.
Но не прошло и нескольких минут, как я полностью забыл о первом впечатлении, равно как перестал замечать и характерные для Ильи Львовича жесты и интонации, изрядно меня раздражающие. И картавость, и шепелявость, и еще тысячу и один дефект дикции. Хотя он в совершенстве владеет семью языками, но общаться с ним на любом из них весьма затруднительно, так как он не способен нормально произнести большинство звуков, с помощью которых изъясняется человечество.
Словом, слушать его – подлинная мука, а не слушать – чудовищно глупо, потому что говорил он блистательно, артистично, а, главное, о самых важных для меня вещах. Словом, можно сказать, что по прошествии нескольких минут я был полностью во власти его обаяния.
***
– Слышали вы, сударь мой, о библейским кодах? – так начал Илья Львович свой рассказ.
– Что-то припоминаю, но смутно, – сказал я.
– Тогда слушайте. В 1994 году в очень серьезном научном журнале под названием «Статистикал сайенс» появилась статья под скучным названием «Эквидистантные последовательности букв в книге Бытия». Вы, Костя, конечно, знаете, что серьезный