Абраша. Александр Яблонский
к венцу не зовет.
– А ты что, хочешь в ЗАГС со мной?
– Я что, с дуба рухнула?.. Ну перестань, ну покушай… Совсем исхудал. Ребра у тебя на спине тоненькие, как гнутые спицы, все – наперечет. Господи, за что тебе все мученья!
– Ладно, не кудахтай. Выпьешь?
– Это ты выпей. И закуси. Тебе когда на дежурство?
– В следующую неделю.
– Ну, тогда можно и выпить, благословясь.
– За что выпьем?
– За то, чтобы хорошо всё было.
– Это значит за тебя. Хорошо только тогда, когда ты рядом.
– Не надо, Абрань, а то я слезливая в последнее время стала.
Они выпили. Впрочем, пил он, а она на него смотрела и радостно улыбалась. Поговорили о погоде, о грибах, о политике: будет ли после Андропова лучше или хуже, может, перестанут хватать днем в банях или магазинах и стоило ли самолет с несчастными сбивать. Абраша сказал: «Что взять с людоедов», но Алена засомневалась, а вдруг шпионы там были. Потом скомандовала: «Всё, иди ложись, я сейчас».
Он лег и слушал, как струйка воды звенит по дну таза, звон сменился всплесками, затем что-то долго шуршало, финальным аккордом прозвучал скрежет, извлеченный дном пустого ведра о кирпич печи, и она нырнула к нему под одеяло.
– Согрей меня!
– Так натоплено.
– А ты согрей.
Такой диалог происходил каждый раз. Она прижималась к нему, и они лежали, молча и неподвижно. За окном чуть завывало. Голые ветки жалобно постукивали в окно. Так собака стучит хвостом по деревянным опорам крыльца, просясь в дом.
– Почему Бог наказал меня, и не могу я понести от тебя?
– Так это он не тебя, а меня наказал.
– Нет, у тебя всё в порядке. Это – моя беда.
– Ничего. Мы эту беду поправим.
– Думаешь?
– Постараемся.
– Ну, давай, старайся.
И он старался. Старались они оба, и радостные были эти старанья, и светлыми были минуты забытья, и жадными пробуждения, и бездонными пропасти, в которые проваливались они в судорожных, неразрывных объятьях.
Когда она засыпала, он смотрел, облокотившись на руку, – Алена спала только на правом боку – на ее чуть вздернутый нос, на светлые волосы, серебрившиеся в слабом лучике лунного света, пробивавшегося сквозь подмерзшее стекло окна, на губы, чуть шевелящиеся во сне, на ее руку, сжимавшую тонкими, длинными пальцами одеяло под самым подбородком, на ее маленькое прозрачное ухо и на свою кисть, совсем недавно такую сильную и гибкую и внезапно исхудавшую, изнеможенную и думал: «Хорошо. Не зря я жил. Не так, как хотелось, но жил».
Он лег на спину, прислушался к ее ровному дыханию и успокоенно стал перемещаться в свой мир – мир своих фантазий, сомнений, мыслей. А мысли у Абраши были странные.
– Глянь-ка, наш Захар опять гулять пошел.
– Так он теперь по три разу в день ходит.
– Родион его выгуливает.
– Да, повезло старику. Где он его нашел?
– Где, где – в Вологде – где-где-где… на улице, где. Здрасте, Захар