Новое кино. Дмитрий Мурзин
ет.
И шаг назад, но остаётся след,
Ах, если б жить, судьбы не разбирая,
Как будто существует жизнь вторая,
Или как будто даже первой – нет.
Дмитрий Мурзин обладает острым зрением, чутким слухом, тонким памятливым обонянием. Его стихи о детстве («Одесса. Лето 1977») не могут не запомниться точными приметами юга, запахами моря, ощущением «первичности бытия». Но одновременно в эту «внеисторическую» идиллию вторгается позднейшее горькое знание:
…Я бросал в прилив возвращенья медь,
не предчувствуя крах державы.
Такой же плотностью деталей и вообще обилием физической жизни (которая выступает также как ипостась незримых духовных усилий) насыщен цикл «Кузнецкий Алатау». Здесь условный этнографический романтизм окрашен в мужественные «хэмингуэевские» тона.
Мне кажется, что Мурзину угрожает порой некоторая инерция стиля, когда за многочисленными, хотя и точно увиденными деталями пропадает ощущение лирического целого, убывает внутренняя необходимость, исчезает «причина песнопенья». А несомненная удача приходит тогда, когда лаконичная стихотворная форма таит в себе глубокое ментальное содержание:
Носитель языка, чтоб уберечь язык,
Бежит из той страны, язык которой носит.
Настали времена и взяли за кадык,
И вот родная речь молчит, пощады просит.
Молчание всегда срывается на крик,
Изъята буква «ять», де факте и де юре.
И в колченогий стиль, как косточка в язык —
Войдёт порок и бич, бред-аббревиатура.
По планам ГОЭРЛО, ВКП(б), ЧК —
Пойди-ка разбери – что истинно, что ложно.
И, сгорбившись, идёт носитель языка —
И ноша тяжела, и бросить невозможно.
Будем надеяться, что эта ноша окажется Дмитрию Мурзину по плечу.
И. Л. Волгин
Безударная согласная
«Жизнь началась, как положено, в три утра…»
Жизнь началась, как положено, в три утра,
Сердце заныло (сердце – известный нытик),
Поиск таблетки, смысла, воды, добра…
Снова прилечь, затихнуть, выключить бра…
Жизнь – лженаука, мой неумелый гитик.
Каяться, маяться, перебирать слова,
Праздновать труса траченым валидолом…
Сдрейфив насчёт «пройдут Азорские острова»,
После сорваться на торжество шутовства:
Выжечь больное сердце дурным глаголом.
Новое кино
Прогуляться выйти субботним днём,
Завернуть в кафе невзначай.
И давайте папе пива плеснём,
Маме с дочкой заварим чай…
Но в кафе какой-то холодный свет,
Пиво – тёплое, чай – с тоской,
Потому решит семейный совет
Двинуть дружно в сад городской.
Там в саду стоит голубая ель,
Там когда-то белка жила,
Там в саду лошадка и карусель
И пинг-понговских два стола…
Продают какую-то ерунду,
Постоять – устроит цена…
Духовой оркестр в городском саду
Так хорош, словно завтра война…
«Корейского пройдоху Пашу Ли…»
Корейского пройдоху Пашу Ли
(таких в России более чем много)
Почти не называли по фами —
Ли-и, а звали просто Слогом.
Хлебнув лишок креплёного вина,
Шатался как-то Паша у вокзала.
Цыганку встретил с картами, она
Ему, конечно, правду нагадала,
И выпадал ему казённый дом,
И ближний свет, и дальняя дорога…
Потом случилась кража, с кражей – взлом.
Поймали и закрыли Пашу Слога,
И получил он безусловный срок.
Английский учит, шутит понемногу:
Что раньше-де он был открытый Слог,
Ну а теперь он стал закрытым Слогом…
«Морского волка кормят плавники…»
Морского волка кормят плавники.
И те, кто заплывает за буйки.
Хватает виртуозно за мениск
И тянет с безнадёжной силой вниз
Курортников, отбившихся от стаи,
И к сентябрю их поголовье тает.
И лижут волны шлёпки и футболку —
Свидетельства побед морского волка.