Северо-Запад. Зэди Смит
детей, когда мимо в разные стороны проносятся машины. Справа закрытый молл и бизнес-центр, изначально плохо спланированный, и там, и там пусто, окна через одно разбиты. Слева поросший травой островок, примыкающий к дороге с двусторонним движением. Его планировали как зеленый оазис, а образовалась стихийная свалка. Матрас, напитавшийся водой. Перевернутый диван с раскромсанными подушками, в грязных пятнах. Предметы более эксцентричные, наводящие на мысль о спешно оставленной жизни: половинка скутера, обезглавленная настольная лампа, дверь машины, вешалка для шляп, свернутый в рулон линолеум, которого вполне хватило бы для покрытия пола ванной.
Выбрав момент, они, словно одно животное, бросаются в промежуток между машинами на другую сторону широкой дороги, потом отпускают друг друга, тяжело дышат, стоят, уперев руки в колени. Получив совет «не напрягаться» в следующие сорок восемь часов, Ли чувствует головокружение, медленно поднимает голову и первым делом замечает ее: древние бойницы и башня, они видны над ветвями высокого ясеня. Еще двадцать ярдов – и пейзаж открывается перед ними во всей своей невозможности. Маленькая деревенская церковь, средневековая деревенская церковь, словно на вечной стоянке на полуакре земли в центре кругового разъезда. Не в свое время, не на своем месте. У восточного окна – вишня. Низкая кирпичная стена обозначает древнюю границу – защищает не больше, чем кольцо маргариток. Двери семейных склепов сорваны с петель. Множество надгробий с яркими надписями. Ли, Нат и дети проходят в кладбищенские ворота, останавливаются под колокольней. Голубой циферблат часов сверкает на солнце. Утро, половина двенадцатого в другом веке, в другой Англии. Нат полоской муслина отирает лоб от пота. Дети, до этого шумевшие и жаловавшиеся на жару, затихают. Тропинка петляет по тенистому кладбищу, викторианские камни – это всего лишь последний слой мертвецов. Натали маневрирует с коляской по неровной земле.
– С ума сойти. Никогда прежде этого не видела. А мимо проезжала раз сто, наверное. Ли, у тебя есть эта штука с водой? Вероятно, Полин это потому так и нравится. Потому как оно такое старое. Потому что в старом можно быть уверенным.
Ли складывает руки под животом и превращается в свою мать, на ее лице появляется материнское выражение: губы оттянуты, веки хлопают, протестуют против пылинок мира и их намерения залететь в глаза Полин. Посреди глотка Натали начинает дико смеяться, отчего проливает воду на грудь.
– Я бы не стала любить более новые церкви, ни за что. Я бы не помирала при их виде. Если ты можешь быть увереннее в старых, значит, можешь.
– Прекрати, я умру со смеху. Я здесь всю жизнь прожила, а даже не знала, что тут есть такое место. Все эти годы ходила с Марсией в эту консервную банку пятидесятников, а ведь мы могли бы ходить сюда. Кейша, теперь послушай меня. Я хочу, чтобы святой дух Господень снизошел на всех нас.
Они могут высмеивать своих матерей, но они не могут разрушить мрачное очарование этого места. Дети осторожно ступают между могил, они хотят знать, правда ли у них под ногами лежат мертвецы. Ли ускоряет шаг, сходит с тропы в высокую траву,