Доказательство существования. Александр Павлович Зубков
да около института час или два. И уже после хождения подходить к старым женщинам с выражением спокойной уверенности на лице.
Я не люблю этого и поэтому никогда не опаздываю. Слава богу, весь мой путь от дома до работы занимает пятьдесят минут; если я отправился ровно в семь – значит, все будет в порядке.
Жизнь стала весьма трудной: постоянная, непрекращающаяся стирка пеленок. Инна нездорова, двигается с трудом. Плакала от страха в первый день, когда привезли ребенка, это было вечером; тревога и страх: ей казалось, что малышка такая маленькая и мы не сбережем ее. Дали Инне валерьянки; ночью вскакивает и то приподнимает ворох одежды, то ощупывает меня, то с тревогой показывает на люстру или в окно, везде ей мерещится ребенок. Встаю к малышке я, она орет, писает и какает в руках, пеленаю; утром адский подъем, вечером – снова пеленки, кормление. Все эти дни – ни минуты отдыха; один день (перед приездом Инны из роддома) я чуть не плакал. Уборка, которой не видно конца, – я сидел как неживой. Георгий Петрович потом спросил:
– Ну как, отошел?
– Немного, – ответил я.
Вспоминаем прежнюю жизнь, когда единственной заботой вечером было приготовить ужин, смотреть телевизор, и думаем: вот они, детки! Неужели теперь так будет все время? Инна еле ходит, сутулится, как старуха; я думаю: господи боже мой, зачем все это – так называемая любовь, после чего женщина так страдает, чтобы родить существо, которое потом отнимет и личную жизнь, и покой.
Прошло три месяца, и, приходя домой, я вижу, что пеленки не стираны, питание для ребенка не сварено; мне неудобно говорить, но часто кажется, что жена плохо относится к своим обязанностям. Я молчу, начинаю стирать; Инна же считает, что целый день она возится со всем этим и после работы я должен прийти и все взять в свои руки. Но это, в сущности, ее забота – ребенок, и она должна как мать и женщина стараться сделать максимум, чтобы вечером оба отдохнули, но часто оказывается: читала книгу – и полный таз пеленок.
Малышка подросла, богатая и смешная мимика: недоумение, обида, лукавство, обалдение (перед цветастым ковром), а вот и улыбка. И крик, от которого лопается все вокруг, и в первую очередь – она, когда вечером относим ее на кроватку; страшно не любит спать, обожает общество, собирающееся около нее.
Аннушка чрезвычайно похожа на меня, те же привычки: трет глаза руками; не может долго терпеть, будучи голодной; голову кладет сбоку от подушки. Уши, голова, нос, рот – все мое; очень походит на меня на фотографии, где я стою, совсем еще маленький, с велосипедом, у виноградников. Впервые она играла с погремушкой – стучала по ней лапкой в варежке; долго гремела, как ручной медвежонок или обезьянка.
Я поднялся с трудом, утро было еще темное, шел снег. Светящийся аквариум киоска «Союзпечати», в котором плавали разноцветные рыбы журналов и главная рыба, царь-рыба – продавщица. Я дал ей монетку и попросил «Московскую правду»; она бросила мне газету и стала перебирать, ворошить мелочь. Но я ждал, и она сердито положила (шлепнула) мне монетку сдачи; палец у нее был обмотан