История предательства. Давид Робитов
церковного синода, и вернул из ссылки епископов, сосланных базилевсом за отказ признать его нововведения.
Все требования патриарха были исполнены, и отец Полиевкт допустил Иоанна в святой храм Софии. Коронация состоялась 25 декабря 969 года. Помазание на царство сняло с Цимисхия смертный грех убийства, и тот вернулся в царские палаты, приветствуемый гвардией и народом. Когда он вступил на императорский престол, ему шел сорок пятый год.
Предательство – самый тяжкий грех для человека чести. Покончив с одной крайностью – пьянством, базилевс Цимисхий кинулся в другую – душевное самобичевание и безмерное расточительство. Он стал испытывать такое сочувствие и жалость к страданиям плоти, что, встречая больных, забывал о достоинстве Владыки вселенной и о гордости, рождаемой пурпурным одеянием.
Состояние Цимисхия было велико: оно слагалось из того, что он унаследовал от своих предков, а также из царских даров, которые переходили к нему в качестве щедрых трофеев во время войн. Одну часть своих владений Иоанн приказал распределить между окрестными и соседними земледельцами, а другую часть предназначил для больницы прокаженных, расположенной на другом берегу от Константинополя, с тем чтобы пристроить новые здания к прежним домам страдавших священной болезнью. Он часто навещал их, подходил к прокаженным, раздавал им золото и, хотя был человеком изнеженным и брезгливым, не гнушался врачевать, насколько это было возможно, их покрытые язвами и разрушенные недугом члены.
Распорядившись своим имуществом, он потихоньку стал транжирить и государственные средства. Фему Армениаки, что находилась на побережье между Пафлагонией и Халдией, он освободил от налога потому, что был оттуда родом. Потом стал подумывать об увеличении выплат чиновникам. Но тут уж вмешался паракимомен и на корню пресек разбазаривание государственных средств.
Горе. Невосполнимая потеря. Убийство обретенного брата и духовного супруга. Стена, за которой жизнь Анастасии была легкой и беззаботной, рухнула. В ее глазах померк свет. Она была как в тумане, когда ее, рыдавшую от горя, отрывали от обезглавленного тела Никифора. Ей было все равно, когда ее заперли в собственной опочивальне. Апатия свинцовым грузом сковала ее чувства. Краски жизни поблекли. Вновь и вновь перед ее мысленным взором проходили сцены былой жизни.
Пришла в себя она от холода. В каменном мешке без окон. На охапке гнилой соломы. Нагая. Со скованными цепью руками и ногами. Вместо служанок, предугадывавших каждое ее желание, – заплесневелые, сырые стены.
Это был тюремный подвал женского монастыря на острове Принкип. Каждый монастырь Византии стараниями базилевса Никифора был превращен в неприступную крепость. А каждая крепость должна была либо служить опорой государства на ее рубежах, либо быть местом содержания преступников, тех, кого нельзя было быстро умертвить на площади Быка по политическим соображениям.
Дверь каземата со скрипом отворилась. В камеру вошли три монахини.
– Я –