Единоборец. Сергей Герасимов
анестезиолог, который вечно в отпуске или на больничном, холодильник, полный пробирок с коричневой кровью.
За моей спиной открывается дверь, и несколько человек входят в раздевалку. Мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто они такие. Раздевалка представляет собой довольно просторное помещение без окон, стены изнутри обшиты деревом. Есть три двери, одна ведет в душевую, вторая – в туалет, третья в холл, а там всего метров десять до выхода на улицу. Разумеется, ни в душе, ни в туалете окон тоже нет. Четыре человека за моей спиной остановились у третьей двери, чтобы перекрыть мне выход. Я знаю, что драться здесь бесполезно: мои руки и ноги это ничто, по сравнению с тем оружием, которое есть у них. Но четверо – это слишком много. Это даже странно. В таких случаях обычно приходит парочка тупых быков и сразу же начинает стрелять. Любые другие меры воздействия на единоборца не действуют. Не могут же они, в самом-то деле, отбить мне почки или переломать пальцы? Тогда почему их четверо?
– Я их задержу, – тихо говорит партнер.
– Может быть, это не так серьезно, – предполагаю я.
– Это должно было случиться рано или поздно, правда?
– В паскудное время мы живем, друг, – говорю я и партнер улыбается.
Они не станут его убивать. Во-первых, потому, что это сложно и долго. Во вторых, потому, что в этом нет смысла. Для них он просто говорящая машина.
Я оборачиваюсь и вижу два ствола, направленные мне в лицо. А может быть, это и на самом деле не так серьезно. Ну, припугнут они меня, подумаешь, не в первый же раз и не в последний. Ну, прогонят из города, так я же все равно вернусь. Одним несговорчивым единоборцем больше или меньше, какая разница? Впрочем, с их точки зрения разница есть. Я делаю шаг по диагонали, так, чтобы оказаться одновременно и ближе к ним, и ближе к боковой двери. Партнер сразу же получает возможность для атаки. Один из вошедших поднимает ствол. Понятно. Такая штука выстреливает несколько тысяч вращающихся лезвий. Это вам не примитивная разрывная, или какая там она была, пуля двадцатого века. Эти лезвия сделают из меня фарш.
– Я хочу поговорить, – предлагаю я.
– Все уже сказано.
– А по-моему, еще не сказано ничего.
– Все уже сказано, – монотонно повторяет он.
Восхитительно тупая рожа, о такой поэму можно написать. Жаль, что я не Пушкин. И где только они берутся?
Сказано, так сказано. Того, кто предлагал мне грязный бой, сейчас с ними нет. Эти просто безмозглые боевики. Если по-хорошему, я давлю таких одним пальцем, а потом вытираю палец платком. К сожалению, они ничего не решают и не умеют вести переговоры, по причине скудости словарного запаса. Значит, сейчас слово за мной.
Наши с партнером тела выстреливают одновременно. Иначе как выстрелом это не назовешь. Партнер сбивает с ног двоих боевиков, а я вышибаю дверь в душевую, слегка повредив плечо. Вскарабкиваюсь по трубе и высаживаю пластиковый квадрат потолка. Сейчас я в подсобном помещении, из которого наверняка есть выход на улицу.