Большая книга ужасов. Millennium. Сергей Охотников
половина. Вожатый осторожно понюхал его.
– А чего? – равнодушно протянул Юрка. – У нас такой же в лагере растет. Да ты его уже видел!
– Я вам запретила жевать всякую гадость!
Возмущаться, глядя на собеседника снизу, неудобно, но Алене лень было вставать, поэтому она просто отвернулась. О чем можно говорить с Юркой?
– Нормальная ботва. Прикольная такая…
– Ага, прикольная… – Матвей размял стебелек в пальцах, понюхал, лизнул надломленный листик. – Знаешь, как называется?
– Трава. – Юрка смотрел в сторону. Ботаника его не интересовала.
– Дурман, или белена. У него еще такие белые цветочки, похожие на удлиненные колокольчики? Вороночкой, да?
– И чего?
– Кого вы там последнее время постоянно видите?
– Тебя с Аленой.
Матвей посмотрел на напарницу. Алена сидела, поджав ноги, готовая вскочить.
– Все ваши покойницы – это галлюцинации, – припечатал Матвей. – Дурман – сильнейший галлюциноген. Давно вы его жуете?
– Пару раз всего, – буркнул Кривой. – После него жрать не хочется.
Алена оглянулась, проверяя, не сошла ли Земля с орбиты, на месте ли горизонт.
Сколько надо съесть белены, чтобы начались галлюцинации? Пол-листика достаточно? Ладно, мираж – земли нет, а ты ее видишь. Но говорящая галлюцинация? Обещающая убить и убивающая?
Алена встала и пошла к болоту.
Трясина – галлюцинация? И то, что они тонули? Разве может быть глюк один на всех? Независимо от того, кто что жевал и когда?
Нутряная дрожь тряханула Алену, и она побежала к кочкам, за которыми еще недавно барахтались Кривой с Королевым. Вот они, сочные кусты осоки, вот березка. За ней все началось, ведь так?
Деревце, густая трава, низинка. Чавкнуло под ногами. По щиколотку. Еще бы! Такой ливень прошел.
Дальше, дальше. Бугорок – лезет вверх прошлогодняя мурава. Обзор, как со смотровой площадки, но никакого болота не видно. Трава – высокая, осока – острая, чахлые деревца… тонкие. Лужи. Взвеси грязи.
Алена спрыгнула с кочки и потопала обратно. Коротко скомандовала:
– Идем дальше!
Матвей с Юркой замерли от удивления, а вожатая продолжала отдавать распоряжения:
– Моторова! Встала!
И повернувшись к остальным:
– Пошли! Нас будет ждать автобус! – Махнула рукой физруку, чтобы поднимал детей. – По коням! Мы и так много времени потеряли. – И уже тихо, для себя прошептала: – Надо двигаться, стоять запрещается. Ей нельзя давать время придумать новую каверзу. Чем быстрее доберемся до места, тем лучше. А потом – лагерь, в лагере все станет проще.
Вожатая зашагала, четко глядя прямо перед собой. Краем глаза заметила, как рядом появилась пара перепачканных в грязи ботинок. Моторова шла широко, не отставала.
– На самом деле ничего нет, – решительно произнесла Алена. – Все мы себе сами придумали. Не знаю уже, кто первый вспомнил Канашевич, но о ней заговорили, вот она и привиделась. Карина говорила,