Царская сабля. Александр Прозоров
Христом-богом прошу. Двумя ярусами выше бойница есть удобная. Аккурат для меня.
– В такой просьбе отказать не могу… – Князь поднес руку к лицу, оторвал, посмотрел на окровавленные пальцы и ругнулся: – Опять течет. Никак не остановить. – Воротынский развернулся и шагнул к боярину, с которым недавно беседовал: – Ну что, друже? Обнимемся напоследок? Ногайцы, мыслю, дух перевели, скоро снова полезут. Уходи, пока тихо.
– Да как язык у тебя повернулся, княже?! – отстранился боярин. – Род Басмановых издавна в битву первым идет, да последним отступает! Не бывать такому, чтобы я от соратников своих в теплую постель убегал! Покуда ты здесь, то и я ни на шаг не сдвинусь.
– Так ты жив, боярин? – даже привстал со своего места Басарга, вглядываясь в воина, лицо которого в сумраке второго яруса различалось с трудом. – Твоя же сотня вся полегла, когда ногайцев у пролома топтала!
– Не откована еще та сабля, чтобы голову Андрея Басманова от тела отсечь! – рассмеялся воин. – Моя шея любой стали крепче!
На вид ему было лет сорок, но голос звучал молодо, да и лицо еще не тронули морщины. Темная курчавая бородка, подстриженная ровным полукругом, длинный тонкий нос, узкие скулы. Боярин был так же вычурно красив, как и его узорчатый с позолотой доспех.
– Дай Бог тебе долгих лет, боярин. Сотня твоя меня ныне от верной смерти спасла. Низкий тебе за то поклон от боярского сына Басарги.
– Все мы братья во Христе, служивый. Одной земле, одному Богу, одному государю служим. Посему завсегда помогать друг другу должны, – кивнул Андрей Басманов и махнул холопам рукой: – Тишка, Ухтарь, отнесите боярского сына, куда просит, усадите удобно и стрел доставьте, дабы нужды в них у витязя не имелось.
Парни подхватили раненого под плечи, поддержали снизу, быстро поднялись наверх, опустили возле облюбованного окна, убежали, вскоре вернулись с пустым бочонком из-под зелья, роняющим мелкую пороховую крошку, усадили, свалили возле ног несколько запыленных от времени связок. На этот раз стрелы были с гранеными наконечниками, удобными для пробития брони. Но почти все – тронутые ржавчиной. Видать, долго дожидались часа, когда понадобятся, не один десяток лет.
На город тем временем опускалась тьма. Молитвами монахов Богоявленского монастыря насланные басурманскими чародеями дожди остановить удалось[9], но небо оставалось пасмурным, не пропуская к земле ни лунного сияния, ни света звезд. Казань освещалась лишь огнями пожаров: пламенем горящей возле пролома стены и нескольких домов, возле которых полдня шла тяжелая битва.
Загоревшиеся во время битвы дома ногайцы потушили довольно быстро, но вот к стене защитники Арской башни их не подпустили. И Басарга, и бояре, что сидели на верхней площадке, отогнали непрошеных пожарных стрелами, двоих убив, а еще нескольких ранив.
В ответ басурмане попытались захватить занятое русскими укрепление, но два пушечных залпа окатанной речной галькой[10] и посыпавшиеся на голову стрелы заставили их отойти. В ночной темноте ногайцам
Если верить Карамзину, то при осаде Казани обе стороны конфликта применяли климатическое оружие. Во всяком случае, тамошние ратники были в этом уверены совершенно твердо.
Огонь из первых пушек велся не драгоценным железом и свинцом, а каменными ядрами и обычным щебнем или галькой вместо картечи. Переход от каменных к чугунным ядрам и металлической дроби происходил как раз в середине XVI века.