Пластун. Николай Черкашин
капитану с раздвоенной бородкой и круто закрученными усами. Он весело козырнул мне и поблагодарил за службу. Желая сделать приятное, спросил:
– Откуда родом, хорунжий? С какой станицы?
– Отец из Зотовской станицы, а я родом из Гродно.
– Почти земляки! – обрадовался капитан. – Я из виленского училища выпускался. Курите? Угощайтесь!
Командир батальона раскрыл дорогой портсигар, и я никогда не курил, но ради вежливости взял папиросу.
Я проводил колонну до передового пикета и распрощался с почти земляком:
– Да хранит Божья Матерь!
– Спаси Господи! – осенил себя мелким крестом капитан. – Бывайте, хорунжий! Может, свидемся…
Как быстро сходятся на войне люди! Как быстро находят общий язык! Может быть, потому, что особенно остро сознают свою бренность… Как много условностей отбрасывается здесь, как шелуха…
На обратном пути – я шел один, что было весьма неосмотрительно, – я вдруг заметил, как в камнях на нашей стороне мелькнуло нечто вроде черной папахи. Тут же выхватил наган и взвел курок. Я шел, ожидая выстрела с правой стороны, и от этого ожидания вся правая половина тела занялась внутренним огнем. На всякий случай я дважды выстрелил туда, где привиделась папаха. Пусть знает вражина, что замечен, и не таится. Ответных выстрелов не последовало. А если он не один? А если другой готовит аркан, чтобы захлестнуть меня за шею? Не дай бог в плен уволокут – это считай сразу великомученический венец принял: изрежут, испоганят и убьют лишь вволю натешившись. Тут только бы успеть пулю в лоб пустить… От этих мыслей и вовсе стало жутко. Я спрятался за камнем, похожим на обломок огромного меча. По крайней мере, сверху никто не спрыгнет, а справа-слева успею выстрелить. Не знаю, сколько я простоял в своем убежище, но на мое счастье, сверху шли пластуны менять пикетчиков, и я с радостью вышел к ним навстречу.
Вполне благополучно добрался до нашей стоянки. Мурат уже вздул самовар. Но едва я наполнил кружку хорошо заваренным душистым хоросанским чаем, как в мою пещерную келью ввалился вахмистр мрачнее тучи.
– Ваше благородие, на тыловом пикете Савченко убили, – сообщил он и перекрестился.
– Как убили?! – подскочил я, едва не выплеснув чай из кружки.
– Каката подлюка из камней стрельнула…
Так, значит, мне не померещилась черная папаха! Не встал бы я за скалу, принял смертную пулю я. Не иначе ангел-хранитель уберег… Я поднялся из-за стола и сотворил знамение перед образком Спасителя.
Я поднял всех незанятых службой в ружьё и прочесал все окрестные скалы на версту в округе, но, увы, лазутчика и след простыл.
Приказного Савченко похоронили наверху возле расколотого каменного креста. Я прочитал все погребальные молитвы, и мы опустили убиенного в неглубокую могилу. Эх, и где только не упокоены казачьи косточки, по каким палестинам, пустыням, чужбинам не разбросаны! Вот и приказный Савченко будет нести свою загробную службу в горной