Кровь молчащая. Ольга Нацаренус
заполонят Саратов. Их будут размещать в зданиях школ, училищ, гимназий, в том числе духовного ведомства. В одной только консерватории будет расквартировано восемьсот мобилизованных.
Уже с самых первых дней войны начнутся жестокие и кровопролитные бои…
…Евгения стремительно вбегает в гостиную и замирает. Глаза её широко раскрыты, по щекам растекается румянец, а ладони сжимают маленький глиняный горшочек, переполненный цветущими розовым кустиками фиалок. Елизавета Иоганновна, заботливо избавляя от пыли старый дубовый буфет, вскрикивает от неожиданности и роняет на пол белую фарфоровую тарелку:
– Тьфу на тебя! Напугала! Что? Что, Женя?
– Приехал! – в её взгляде то ли испуг, то ли боль, то ли строгая печать суровой действительности…
Минутой позже за её спиной возникает Сергей. Сергей Петрович Меерхольц. Длинное старенькое пальто коричневого сукна, очки-велосипед и смелая улыбка, обнажающая неровные зубы. Сергей снимает с головы заячью шапку и нервно бьёт ей о колено, стряхивая снег.
Елизавета Иоганновна размашисто крестится:
– Боженьки мои, Серёженька, сыночек! А мы тебя вчера так ждали, так ждали! И за стол долго не садились, всё ждали! А уж Шурка-то как ждал тебя!
– Дайте, мама, чая горячего, что ли!.. Или нет, лучше водки! Водка есть в доме? Замёрз, как сука бездомная, пока дошёл от вокзала!
Пальто и шарф брошены на диван, грязные стоптанные сапоги приставлены к виртуозно расписанным изразцам тёплой голландской печки.
Мать суетливо перемещается по дому. В её руках то чашки, то тарелки, то закуски различные. От среднего сына Елизавета Иоганновна не знает объятий, поцелуев и знаков внимания. Не приучена, понимает своё место… Вот она отвернулась, украдкой промокнула слёзы широким воротником чёрного платья. Того самого платья, которое надела много лет назад, в день скоропостижной гибели мужа Петера…
– А что же брат мой, Александр, не дома, не с семьёй в день воскресный? А? Милейшей души особа, Евгения Карловна, а выводок твой где? – запотевший стеклянный лафитник, до краёв наполненный холодной тягучей водкой, замирает в дрожащих пальцах Сергея.
Евгения усаживается за стол напротив, их взгляды встречаются, и на некоторое время возникает тяжёлая пауза. Резким движением женщина подвигает хрустальный графинчик и наливает водку себе, в изящную кофейную чашечку:
– Достаточно скомороха из себя делать, Серёжа! Брат твой к доктору отъехал, скоро обещался быть. А дети с няней и с помощницей по дому в Городском парке… Ну, давай, Сергей Петрович, за встречу что ли… Мамочка, и Вы с нами глоточек…
Елизавета Иоганновна лукаво улыбается и смотрит на невестку:
– Давно же ты меня мамочкой не называла, лисица. Уж и не вспомню, когда в последний раз.
Евгения с силой бьёт ладонью о стол:
– Бросьте Вы это! – переводит колючий взгляд на Сергея, –