Зеркальный лабиринт. Александр Матюхин
на пришёл с запада, женщина – с востока. Их одежда была поношенной, сапоги – стоптанными, а глаза напоминали тёмные зеркала. Странники долго молчали; первой заговорила женщина.
– До рассвета ещё далеко, – вздохнула она. – Скучно ждать в молчании, да и неловко… Расскажи, странник, что ты видел в далёких краях? Наверняка тебе есть о чём рассказать.
Мужчина приосанился – слова женщины польстили ему.
– Не скрою, я видел много удивительного, – сказал он. – Однажды мне довелось повстречать человека, гонимого Алекто, и я узнал, какой беспощадной может быть вина.
– Говорят, что вина – и есть второе имя Алекто, – откликнулась женщина. – А я как-то раз увидела издали Медузу Горгону. Взгляд её и вправду наводит ужас! Хорошо, что она смотрела в другую сторону, иначе быть бы мне камнем. Кажется, ничего страшнее и нет.
– Как бы не так. Взгляд Медузы губит одного, а на поле битвы гибнут сотни, – возразил мужчина. – Я видел много войн. И всегда поблизости бродила Эрида, богиня раздоров, порождающая зависть даже между богами, и хохотала.
– В море тоже нет покоя – жадная Сцилла несёт смерть кораблям, – согласилась женщина. И вдруг улыбнулась: – Много на свете бед, но и добра много. Я видела, как гонимые беглецы просили о сострадании у алтаря Элеос – и получали защиту.
Лицо у мужчины посветлело; видно, он вспомнил о чём-то хорошем.
– Мне как-то довелось повстречать художника, вокруг которого плясали Музы, и учёного, в котором зажгли они пламя вдохновения. Прекрасное было зрелище!
– А Элпида, Надежда? Говорят, она всё-таки выбралась из ларца Пандоры, пусть и позже других… И слышал ли ты о Психее?
Мужчина и женщина проговорили всю ночь. Они рассказали друг другу множество историй – об ужасах, встреченных на пути, и о прекрасных чудесах. Слова были точно искры, из которых к рассвету разгорелось пламя нового чувства.
Они решили, что хотят увидеть следующий рассвет вместе, и отныне их путь лежал в одном направлении.
♂ – Александр Матюхин
♀ – Софья Ролдугина
1
Вина: Алекто
Алекто неутомимо преследует преступников и днём, и ночью, не давая им ни минуты покоя.
♂ Виноватые
Листовки еще висели на каждом столбе и дереве города, но тело уже было найдено, похороны назначены.
С листовок, распечатанных на черно-белом принтере, смотрело улыбающееся личико двенадцатилетней Иры – передних зубов не хватает, короткие волосы растрепаны, ямочки на щеках и узкие щелочки глаз – а под фото текст: «ПРОПАЛ РЕБЕНОК! Пожалуйста, всем, кто видел эту девочку, просьба позвонить по телефону… Одета в… Особы приметы… Вышла из дома и не…»
Листовки были ненужным элементом, шелухой, потому что девочку отвезли в морг, произвели вскрытие, отмыли, одели и вывезли с заднего входа морга на автомобиле сразу на кладбище.
Лёвкин сидел в кабине, слева от хмурого молчаливого водителя, который непрерывно курил, одну за одной, и сплевывал в окно сквозь щербатые зубы. Один раз, перед въездом в кладбище, когда грузовик подпрыгнул на кочке, водитель матернулся и процедил:
– Ну, неправильно это. Не должны родители, того самого, хоронить детей. Каждый день что-то такое происходит. Тошнит…
Лёвкин кивнул, потому что сказать ничего не мог. Слова застревали в горле.
На похоронах собралось человек двадцать. Несколько бабушек выли в голос. Гроб казался каким-то совсем уж маленьким, будто игрушечным. В какой-то момент Маша пошатнулась, цепко подхватила Лёвкина под локоть, дыхнула валерьянкой, запричитала:
– Господи, господи…
Помимо валерьянки, она наглоталась еще таблеток, поэтому вряд ли соображала, что происходит. Под ногтями у Маши была грязь – с утра она возилась с цветами во дворе… не только с утра, а последние несколько дней, с того момента, как пропала Ира. Каждую свободную минуту.
Гроб опустили в яму, и несколько работяг в десять минут забросали яму землей с холмиком. Сверху положили венки, воткнули деревянный крест с фотографией в центре. Бабки продолжали ныть, а Лёвкин смотрел то на этот холм черной свежей земли, то на серое небо без туч. Кольнула беглая мысль, что все происходящее – неправда. Помутнение рассудка, страшная сказка, придуманная непонятно кем и непонятно для чего.
В кармане завибрировал телефон. Какой-то неизвестный номер.
– Да? – хмуро спросил Лёвкин, сквозь вязкость грустных мыслей соображая, что вряд ли кто ему вообще мог позвонить сегодня, в такой момент, в этот ужасный вечер.
– Я, это, по номеру звоню, – сказал в трубке мужской голос. – Я её видел.
– Кого?
– Ну. Девочку вашу. Вы же на листовках написали, мол, кто видел – отзовитесь. Ну, вот.
В груди у Лёвкина что-то звонко лопнуло.
– Опоздали, – сказал он дрогнувшим голосом. – Похороны у нас.
В