Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. Бенно Цизер
улице была кромешная тьма, но за линией фронта все время виднелись всполохи света, как во время грандиозного фейерверка. Грохот не прекращался, оконные стекла все время подрагивали, а пламя наших коптящих свечей тревожно мерцало.
Я начал страстно желать наступления утра, с дьявольской заварухой впереди, а также с моей собственной смертельной усталостью. Прижав лоб к поджатым ногам, я изо всех сил старался задремать, но бесполезно: мне нужно было вытянуться. Даже старина Францл был неспокоен. Очевидно, Пилле прекратил попытки заснуть, как бесполезное занятие; он был поглощен разговором с Вилли, который они вели шепотом. Большинство остальных ребят крепко спали, некоторые в самых неудобных позах. Было видно, что эти фронтовики-ветераны бывали и в худших условиях. Но теперь мы присоединились к ним, мы были среди тех, которых по возвращении домой назовут «наши герои».
Поэтому мы собирались стать героями. Притягательное слово, даже чарующее. Мы берем штурмом город, а через несколько часов весь мир узнает обо всем этом, а по возвращении домой мои родные и близкие будут говорить: «Наш Бенно был там, он был в этом снегу». А если я получу награду, все будут благоговейно перешептываться: «Видишь того парня там? Вот это настоящий мужчина». А если мне доведется умереть, это будет славная смерть: смерть героя на поле брани.
Кроме того, человек не может жить вечно, и ни один настоящий мужчина не умирает в постели. Взять некролог – с честью почил… Ну и пусть, мои родители смогут с полным правом говорить: «пожертвовали сыном» во имя Отечества.
Я знал, что во всем этом не было и слова правды. Мои родители будут убиты горем, а вовсе не горды мной. А как же с этой смертью героя и так далее? Я вспомнил сержанта Вюрма и того повара из Гамбурга, лежащих на дороге, и ту жуткую груду тел в укрытии всего несколько часов назад: их пришлось по кускам собирать лопатой для того, чтобы похоронить. И что по поводу тех трех повешенных? То, как они раскачивались на своих веревках, светлые волосы девушки над ее обнаженным телом и эти синеватые ноги… Боже Всемогущий, почему мы все должны стать героями? Но тут у нас нет выбора. Большинство из нас были уверены, что их убьют. Но кого из нас? Может быть, того темноволосого солдата регулярной армии, который во сне чешет свой нос, или того хрюкающего парня с вытянутой, как пуля, головой, с четырехдневной щетиной на лице, или того лопоухого сержанта? Может быть, им окажется рыжеволосый Вилли? Или даже я сам? Но кто, кто, кто?
Хватит, сказал я себе, хватит этих мучительных раздумий. Как там говорит в такие минуты Шейх? «Если воняет, приятель, зажми свой чертов нос!»
Вот он сидит на корточках, негодник, и, несмотря ни на что, сладко спит. Его шапка сползла на нос, а пальцы сплетены на манер пряжки на его внушительном животе. Один из соседей повернулся и толкнул его. Шейх что-то сердито проворчал и ткнул парня, но старослужащий продолжал себе храпеть, хотя и сменил позу. Затем Шейх сел прямо, как болт, моргая, и зевнул до слез в глазах. Кивнув в направлении линии фронта,