Счастливчики. Лиз Лоусон
деле я понятия не имею, но придется пока в это поверить, иначе мне светит перспектива отмывать кошку в темноте.)
Я все еще лежу здесь, на дороге, и кошка тычется носом мне в лицо, когда прожектор затухает, оставляя меня в темноте.
Глава 2
Зак
СУКА
Первое, что я вижу, выйдя из дома, – красные буквы. Еще не до конца высохшая краска стекает на асфальт подъездной дорожки. Первый день после зимних каникул – что за отличное начало семестра!
Буквы большие – на самом деле, огромные – и тянутся через всю дверь гаража.
Вижу их и замираю как вкопанный. Гвенни с писком впечатывается в мою спину.
– Зак, какого хрена?
Ее светлые кудри в полном беспорядке, сплошные колтуны. Делаю мысленную пометку добыть ей расческу получше. Еще один пункт в списке «что должен делать родитель, а придется мне».
Сестренка думает, что уже взрослая и имеет право ругаться, раз перешла в старшие классы и проколола пупок в каком-то непонятном салоне возле Венис Бордуолк.
А вот чего Гвенни не понимает, так это того, насколько она еще юна. Как сильно ей хочется оставаться маленькой. Качаться на качелях на заднем дворе и не видеть надписи, подобные той, что в который раз возникла на стене нашего дома.
Она стоит позади меня и сверлит взглядом мой затылок.
– Гвенни, вернись в дом. – Я разворачиваюсь и пытаюсь затолкать ее обратно, но сестра слишком шустрая.
Она ныряет у меня под рукой и застывает на крыльце.
– Что это? – Щурится; не надела очки, а линзы я ей пока запретил, пусть сперва научится снимать их на ночь. – Они снова здесь были? На нашей дорожке? – Ее голос становится тоньше, дыхание короткими толчками вырывается из груди.
– Вернись в дом. – Я стараюсь сохранять спокойствие, но почти рычу, и Гвенни напрягается.
– Там написано «сука»! – пищит она, сама на себя не похожая. Такой голосок преследовал меня в детстве, когда сестренка хотела со мной поиграть.
Я вздыхаю.
– Гвен. Это ерунда. Та же самая мерзость, что люди повадились писать с тех пор, как мама взяла то дело.
– Но… это же наш дом. Опять. Они приходят и приходят, Зак! Пока мы спим внутри! Стоят здесь, а мы даже ничего не знаем. – Гвенни всхлипывает и поворачивается ко мне, слезы собираются в уголках ее глаз. – Надо сказать папе.
Провожу рукой по волосам и тяну себя за пряди. Пытаюсь думать. Отец еще спит наверху. Мне приходится вытаскивать сестру из кровати, везти в школу, проверять, поужинала ли она, все ли домашние задания сделала, вовремя ли сдала их. И в каникулы: доставить Гвенни в торговый центр, заказать еду на двоих, стоять у сестры над душой, пока она не прочитает нужные книги.
Понятия не имею, в какой момент стал ее опекуном. Когда мама взяла то дурацкое дело и семья стала предметом пересудов местных сплетников? Когда начался этот гребаный вандализм, мутировавший из злобных записок, оставленных в почтовом ящике, в граффити на доме и засыпанную солью лужайку?