Буриданы. Европа. Калле Каспер
были стесняться, они ведь везли под конвоем своего заступника – в кузове, в наручниках и на огромной скорости, чтобы он не спрыгнул и не сбежал.
На секунду мелькнул Длинный Герман с презренным сине-черно-белым флагом – не нравится красный цвет, господа буржуи, напоминает о ваших преступлениях? Ну так живите под своими траурными тонами! Кингисепп вдруг почувствовал огромное моральное превосходство над всеми эти пятсами и тыниссонами, которые отобрали власть у немцев только для того, чтобы сесть на их место, на диваны и кресла, замаранные кровью пролетариата. Что можно обойтись вообще без господ, это в их жалкие умишки не вмещалось – люди прошлого, что с них взять. Было сладостно сознавать, что будущее за твоими идеалами, что настанет время, когда на всем земном шаре не будет бедных и богатых…
«А будут только бедные», – сказал Пээтеру его главный враг, внутренний голос.
«Молчать, мерзавец, не видишь, я работаю!» – скомандовал Пээтер, но ход мыслей был нарушен, он положил шариковую ручку на стол, снял с термоса крышку, вытащил пробку, налил в стакан горячей воды, добавил пару ложек рябинового варенья из банки, размешал и глотнул. Напиток получился приторный, но что поделаешь, брусничного варенья в островном магазине не продавали – правда, на Рухну росла в изобилии натуральная брусника, холмы были прямо-таки красными, но чтобы она превратилась в варенье, сначала надо было отправиться к ее зарослям и довольно долго горбиться, а это Пээтеру было лень, он предпочитал спокойную жизнь.
Сквозь форточку в комнату проникал лай деревенских дворняжек, потом к нему добавился шум мотора. Грузовик, подумал Пээтер машинально. Точно, как в сценарии. Интересно, куда он едет, на аэродром, что ли, встречать самолет? Автобуса на острове не было, не говоря о такси, их заменял ГАЗ, с каким именно серийным номером, Пээтер не знал.
Когда этот шум стих, тишина все же не наступила, поскольку за забором закашлял еще один агрегат – сосед Ээспаев завел трактор. Куда он собирался, на пастбище или проверять мережи для угрей, было трудно сказать, скорее, все-таки первое, хотя точно так же Ээспаев мог держать путь, например, в воинскую часть, если ему понадобилось что-то купить, продать или обменять – на острове в изрядной степени действовало натуральное хозяйство.
Ладно, последнее усилие, решил Пээтер, взялся за ручку и сосредоточился, чтобы снова вжиться в 1922 год.
Городские дома остались позади, неужели они собираются отвезти меня на границу и обменять на какого-то белогвардейца, думает Кингисепп, усилием воли гасит искру надежды, вспыхнувшую при этой мысли, он уже давно ни на что не надеется, ибо знает – так рождаются разочарования, разумнее быть готовым к наихудшему; и все-таки, когда грузовик замедляет движение и сворачивает с дороги в лес, у него екает сердце. Понятно, для чего его сюда привезли – не фиалки же собирать. И так глупо все и кончится, успевает он еще печально констатировать, потом машина останавливается на поляне, хлопает дверца кабины, спускают один из бортов кузова, солдаты, сидевшие