Повести временных мест. Ксения Гильман

      Я боюсь, что тебе больше нет места

      нигде на свете,

      кроме как в дурацких твоих песнях.

      Они – дети.

      Нет, они даже ближе, нужней, строже,

      больней, дальше…

      Да простит меня твой дорогой боже —

      здесь нет фальши!

      Эти вещие сны провожать в люди —

      твой труд странный,

      как голодных до смысла кормить в будни

      одной манной.

      Ты ведь знаешь, что это смешно даже —

      ломать стену…

      Тот, кто целился в небо, тот не промажет

      в твою тему.

      В честь твою возведут по весне разве

      квадрат черный…

      Но на той стороне тебя ждет праздник:

      взойдут зерна.

      Нет ничего важней и проще слов,

      которых не найти в тотальной спешке…

      Как много листьев ветром намело,

      как много света в солнечной усмешке!

      Ну почему не запасают свет

      по осени, как яблоки и соты?

      Под небом ничего вкуснее нет,

      чем эти сласти ангельской работы!

      Зимой, когда поставят холода

      унылую пластинку сожалений,

      как было бы приятно без труда

      достать себе засахаренной лени,

      под старым пледом возле камелька

      отогреваясь, длить теченье слога

      и понимать, что каждая строка

      не доросла до музыки немного…

      Ведь на пайке из памяти и снов

      все легче дотянуть до первых почек,

      цедя по капле летнее вино

      и пестуя сухой неровный почерк…

      Потом, застыв на кромке новых дней,

      когда лучи коснутся самой сути,

      сухой остаток будущей весне

      отдать, как долг в рифмованной валюте.

      Из высокого горла пустого колодца

      вырастало прохлады миндальное древо,

      было слышно, как маленький будда смеется,

      отпуская с руки нежный трепет напева.

      Мотыльком ускользая из детского плена,

      оставляя на пальцах пыльцу золотую,

      поднималась мелодия к сердцу вселенной —

      улыбался расставивший сети впустую.

      Лепестками миндальными в небо летели

      те минуты, что минули музыки ради,

      бесконечность, живущая в крошечном теле,

      рисовала ключи на песчаной тетради.

      Все, что станет историей завтрашней жизни,

      было только невинным хрустальным истоком,

      улыбалась любовь, что чужда укоризне,

      и мелодия таяла в небе высоком.

      Лепестки опадали, смеялся ребенок,

      пустоту на ладони считая наградой,

      луч скользил по лицу его, светел и тонок,

      и дышала весна медоносной прохладой…

      Да, ты со всем взаимосвязан

      и бесконечно одинок —

      представь себе, несчастный, разом

      такое сочетанье черт…

      Се человек! Рожден, помазан

      и обречен нести оброк,

      вменяя