Все о жизни. Михаил Веллер
их – на местах похуже. А ниже всех – петухи, опущенные, насильно сделанные пассивными педами, у них вообще нет прав, с ними нельзя общаться, нельзя прикасаться – хотя можно трахать или, сидя в карцере, принимать передачу из их рук, такой контакт «не считается». А при другом контакте ты сам окажешься «зачушен», сам стал опущенным. Красный цвет – нельзя. Поднимать что бы то ни было с земли – нельзя, даже упавшую шапку зимой, иначе ты опустился. И т. д., и т. п., и др., и пр.
Ох да не просто быть паханом. Надо быть храбрым, сильным, жестоким, хитрым, невзирая абсолютно ни на что сдерживать свое слово – любое! – и постоянно оберегать свое место, показывая себя достойным занимать его.
А если – без паханов, без рецидивистов, без воров – собрать в одной зоне только юнцов по первой ходке, со случайными, не тяжкими преступлениями, нарушениями скорее, не знающих даже мерзких этих законов? Пробовали! И получалось то же самое, только еще хуже. Уголовные авторитеты хоть какой-то закон блюдут, а у таких юнцов – мама родная, полный беспредел. Почему?!
Потому что собирают вместе молодых, здоровых, энергичных мужчин. И практически лишают их любых прав. Приказ начальника – последний закон, последняя инстанция, у него есть средства сделать с тобой что угодно. Ты – бесправен, беспомощен, беззащитен, такой же, как все прочие. Тварь, дерьмо, лагерная пыль. Так нет же, суки!!! Я не дерьмо! Я не могу изменить вас, не могу бежать, не могу переделать зону – но я могу показать себе и всем, кому могу, что я – человек, и много что могу! От меня много зависит, и многие от меня зависят, так-то! И жизнь моя довольно полна, будьте спокойны, есть чего избегать, и бояться, и чего хотеть, и чего добиваться.
Вот потому и дедовщина в советской (русской) армии, что жизнь солдата от жизни зека практически не отличается. Тот же забор, та же казарма, та же скудная жратва в той же общей столовой, та же бессмысленность деятельности. Боевой учебой солдат занят? Ага: стрелок стреляет два раза за два года службы. В караул ходит, территорию метет, картошку чистит, технику моет и смазывает. В «увольнение» его пускают в несколько недель раз на пару часов. Бессмысленно и по-идиотски лишаем солдат нормального человеческого досуга, удовольствий, и никому не нужно от него никаких способностей, талантов, личных качеств: выполняй приказ, скотина, и молчи.
И отыгрывается солдат на своем братке. Я салага – драю сортир зубной щеткой, стираю тебе хэбэ, хожу за тебя на кухню, не смею курить в твоем присутствии, и получаю по морде для твоего развлечения. А послужу полгода, и год, и полтора – ох уж ближе к дембелю, который неизбежен, отыграюсь на салагах! Я дедушка – вот теперь я человек! Все могу, ничем себя не утруждаю, над всеми молодыми властен, захочу – вообще припашу так, что повесится.
Нужно это для боеспособности армии? Нет. Могут это исправить командиры? Нет, никогда не получалось. Виден в этом хоть какой-то смысл? Нет. Кроме одного – для человека несносно такое положение, когда он сознает себя незначительным. Оно противоречит инстинкту жизни – быть