Полигон. Григорий Быстрицкий
отражение подруги, потом на себя, машинально отметила «очень даже ничего», потом лицо её стало серьёзным и даже жёстким:
− Все мои медицинские предки были русскими врачами. Прадед служил полковым врачом, со стороны матери дед был академиком, родители − профессора. И никогда, ни один из них, слышишь, никогда не смотрели сначала на национальность коллеги, а потом уже на талант медика. И уж точно для убедительности не орали «я русский!».
С первых дней работы в Институте мировой экономики завлаб Яков Лазаревич обратил на Фёдора внимание. Сочетание колоритной внешности мощного спортсмена с неожиданно серьёзным подходом к порученной работе вызывало любопытство. Фёдору внимание начальника казалось неудобным, он не хотел выделяться. Тем не менее, через несколько лет шеф стал научным руководителем диссертационной работы здоровенного, спокойного, работоспособного и скромного парня.
Когда появилась Маша, она довольно быстро познакомилась с Яковом и стала для него главным консультантом по медицинским проблемам, таким домашним врачом. В отличие от мужа, который стеснялся обсуждать с шефом личное, Маша нашла в общении с Яковом доверительный тон.
− Если бы не я, Феденька, ты бы никогда не узнал, какой на самом деле человек Яков Лазаревич.
− Какой он человек? И без тебя знаю: один из крупнейших в СССР учёных-африканистов, опубликовал более десятка книг и почти пятьсот статей…
− Чего ты бубнишь так официально и скучно? Я говорю про его судьбу, а ты книги, статьи…
− Маш, ну кто он и кто я? Что я буду в его личную жизнь лезть?
− Вот не хватает тебе душевности. Узнать, понять человека, принять участие. Неинтересно? Хотя да, чего нам всякие лазаревичи? «Я русский».
− Манюня, я тебя не луплю, поскольку уверен, ты шутишь.
− Ты меня не лупишь, потому что из врачей иногда получаются писатели. А здесь такое написать можно… Рядом интереснейшие жизни: и матери с отцом и Якова, а ты умудряешься от всего отгородиться…
Весь вечер Маша рассказывала мужу об удивительной судьбе его начальника.
В конце июня 1941 Минск, где двенадцатилетний Яша жил с родителями, был захвачен немцами. Еврейскому населению было приказано зарегистрироваться и надеть жёлтые нашивки на грудь и спину. Они были обязаны переехать в гетто и не появляться на центральных улицах. Им запретили даже здороваться с не евреями.
Осенью в гетто стали распространяться инфекции, а вслед за ними – чесотка и педикулёз. Люди умирали от голода и болезней ежедневно. Всё это время бывшая няня Яши, Мария, ежедневно тайком пробиралась в гетто и приносила еду. Однажды увидевший Марию немецкий офицер спросил:
– Ты еврейка?
– Да, – ответила Мария.
Тут Маша остановила свой рассказ и посмотрела на мужа:
− Представляешь?! Простая русская женщина, – она глянула на листок, – Мария Петровна Харецкая, заявляет фашисту, что она еврейка. Это тебе не талдычить «Я русский!». Притом совершенно безопасно…
− Матильда, – поморщился Фёдор, – можно без этой твоей лапши хоть сейчас обойтись?
−