За чьи грехи? Историческая повесть из времени бунта Стеньки Разина. Даниил Мордовцев
ее холодные руки.
– Не говори так, Наташа. Вон в польском государстве, сказывал мне мой учитель, из польской шляхты, в ихнем государстве молодые боярышни всегда так делают: отай повенчаются, а после венца прямо к родителям: повинную голову и меч не сечет. Ну, назад не перевенчаешь, и прощают, и благословляют. Так водится и за морем, у всех иноземных людей.
Девушка грустно покачала головой.
– Али я басурманка? Али я поганая еретичка? – тихо шептала она. – Беглянка, сором-от, сором-от какой! Как же потом добрым людям на глаза показаться? Да за это косу урезать мало, такого сорому и греха и чернеческая ряса не покроет.
– Наталья, не говори так! – недовольным голосом перебил ее молодой человек. – Это все московские забобоны, это тебе наплели старухи да потаскухи-странницы. Мы не грех учиним, а пойдем во храм Божий, к отцу духовному: коли он согласен обвенчать нас, какой же тут грех и сором?.. А коли и грех, то на его душе грех, не на нашей. Ты говоришь, сором! Сором любить, коли сам Спаситель сказал: «Любите друг друга, любитесь!» Но сором ли то, что мы с тобой любилися в этом саду, аки в раю, сердцем радовались! Ах, Наташа, Наташа! Ты не любишь меня.
Девушка так и повисла у него на шее.
– Милый мой! Воин мой! Свет очей моих! Я ли не люблю тебя!
– Ты идешь со мной?
– Хоть на край света!
– Наташа! Идем же…
– Куда, милый? – не помня себя, спохватилась девушка.
– В церковь, к венцу.
– К венцу! – девушка опомнилась. – Без батюшкова благословенья?
– Да, да! Ноне же, сейчас, со мной, с мамушкой!
– Нет! Нет! – И девушка в изнеможении упала на скамейку.
Молодой человек обеими руками схватился за голову, не зная, на что решиться.
А соловей заливался в соседних кустах. Песня его, счастливая, беззаботная, рвала, казалось, на части сердца влюбленных. Мамушка сладко спала на ближайшей скамье, свесив набок седую голову.
– Наташа! Ласточка моя! – снова заговорил молодой человек, нагибаясь к девушке и кладя руки на плечи ей. – Наташечка!
– Что, милый? – как бы во сне, спросила она.
– Всемогущим Богом заклинаю тебя, святою памятью твоей матери молю тебя, будь моей женою, моим спасением!
– Буду, милый мой, суженый мой!
– Так идем же, разбудим мамушку.
– Нет! Нет! Не тяни моей душеньки! Ох, и без того тяжко… Владычица! Сжалься.
– Так нейдешь?
– Милый! Суженый! О-ох!
– Последнее слово: ты гонишь меня на прощанье?
– Воинушко! Родной мой! Не уходи!
Девушка встала и протянула к нему руки. Но он уклонился с искаженным от злобы лицом.
– О! Проклятая Москва! Ты все отняла у меня… Прощай же, Наталья, княжецка дочь! – словно бы прошипел он. – Не видать тебе больше меня, прощай! Жди другого суженого!
И, схватив охабень и шапку, он юркнул в калитку и исчез за высокой оградой.
Девушка протянула было к нему руки и упала наземь, как подрезанный косою полевой цветок.
А соловей-то заливается!..