Кармела. Гоар Маркосян-Каспер
ему покоя, он доел торт, выпил одним глотком остаток кофе и поднялся. Через десять минут он уже шел бодрым шагом по Пикк Ялг, через двадцать подходил к смотровой террасе с видом на море и еще через две стоял у перил, обозревая открывшийся перед ним пейзаж. Вдоль береговой линии, повторяя ее очертания, тянулась так далеко, насколько видел глаз, бледно-серая гладкая лента. Конечно, променад могли построить и за то время, когда он не был здесь и на берегу… и давно ли?.. Дни незаметно складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы, подумав, он понял, что не только в «Майясмокк», но и на улицу Пикк не попадал бог весть сколько лет… да, и однако он заметил то, на что наверняка не обратила внимания шушукавшаяся за его спиной парочка. Вдоль променада, отделяя его от улиц и домов, на всем протяжении был проложен узкий газон, на котором выстроились в ровный ряд не саженцы, гнущиеся на ветру, но зрелые, крепкие деревья.
Кармела сидела на софе, вытянув ноги и опираясь о подушку, вокруг сплошным пластом лежали фотографии, всякие, старые черно-белые, разного размера и формы, и современные цветные, одинаковые, как… тут даже банальное «горошины в стручке» не годилось, те менее схожи, одна чуть больше, другая меньше, природа не столь способна к унификации, сколь человек, унификации, стандартизации, вот и фотографирование, как и многое другое, утратило индивидуальность… Собственно, современными и эти снимки уже назвать было нельзя, теперь ведь делают дигитальные и держат в компьютере, почти никто их на бумагу не переводит, зачем, кто будет забираться в уголок с фотоальбомом, все привыкли торчать перед экраном… Старые фото делал папа, сам снимал, проявлял и печатал, Кармела помнила, как нередко пряталась с ним в ванной… слово «прятаться», конечно, отражало ее детское восприятие действительности… окна там не было, щель под дверью отец затыкал тряпкой, горел лишь красный фонарь, и Кармела представляла, что она в пещере, где тлеет костер. Впрочем, ее привлекало не только восхитительное ощущение первобытного бытия, ее захватывал процесс проявки, когда на белых листах, опущенных в ванночку с раствором, начинали вдруг возникать контуры лиц и фигур, похоже на волшебство, и, может, это был первый импульс, толкнувший ее к живописи, есть ведь нечто общее, перед тобой белая поверхность, на которой, повинуясь сначала воображению, а потом действию, появляются люди, деревья, горы, море…
Она вгляделась в лежавшую у нее на коленях карточку с узорными краями – эта была сделана в ателье, с ретушью, все такие красивые, папа, мама, она и брат, семейство в полном составе, теперь она вспомнила родителей и многое из детства… как старый маразматик, подумала она с иронией, у них ведь детские годы сидят в памяти прочно, как верроккиевский Коллеони на коне, а прочее… с прочим были нелады и у нее, фотографии тут не очень помогали, зря она не купила альбомы и не расставила их по годам, не говоря уже о том, чтобы поступить, как Дева Мария, у той даже было все написано, кто, где, когда, не поленилась обзавестись специальными фолиантами, в коих наличествовало и место