С Востока свет. Проза татарских писателей. Сборник
вынула из сумочки деньги и положила на стол:
– Твоему сыну… На учёбу… На одежду…
Нет, душа её так и не находила себе гнёздышка. Встретившись с реальностью, она, вероятно, убила тот образ деревни, который жил в её мечтах и фантазиях…
– Тётя, а что, если я вернусь в деревню… Насовсем…
– Типун тебе на язык, дурочка!
– Неужели, тётя, надо мной до сих пор смеются?
– Ох, о чём ты говоришь! Твоя история уж давно забыта. Что такое твой грех по сравнению с тем, что творит современная молодёжь. Вон, за клубом водку распивают. Там же… Фу, даже рассказывать противно. А потом начинается: кто-то забеременел, кто-то оставил своего ребёнка в больнице… Не тот нынче Кызыл Тау.
– Тётя, а ту гармонь ты, наверно, давно выкинула?
– Зачем мне трогать чужие вещи? Она в сундуке лежит, деточка.
На деревню опускалась ночь. Обняв свою гармонь, Сандугач притулилась на скамеечке возле ворот. Посмотри-ка, а небосвод здесь такой же, как прежде! С необозримой глубины неба на неё смотрели крупные и мелкие звёзды, не потерявшие своего цвета от бесконечного трения о камни годов… «Здравствуй, Сандугач! Какая печаль гложет тебя, Сандугач? Расскажи нам, Сандугач!..»
Женщина развернула меха гармони. Но кому она могла рассказать, кому решилась бы выплеснуть то, что больно ранит сердце?! Не уходит эта печаль из души, не уходит! Чего ты хочешь, душа?! Чего?! Слёзы, опалив щёки, капнули на гармонь. Звёзды тоже плакали вместе с Сандугач…
Невзирая на причитания тёти, она поспешила уехать обратно в Казань. Бадри Саматович болеет… Нехорошо. Ведь он муж, хоть и старый, но – муж… Он заботился о Сандугач, как о малом ребёнке, а что получил взамен? Что хорошего он видел от молодой жены? Равнодушие, холодные объятия, скупую улыбку…
…В доме горели все окна. Преодолевая сердцебиение, женщина оставила машину на улице и прямо через ограду перелезла во двор. Входная дверь была не заперта.
«О боже, надеюсь, в доме все живы…»
Из спальни Бадри Саматовича доносился приглушённый разговор. Женщина невольно насторожилась.
– Рокия, я, кажется, когда кашлянул, нечаянно пустил под себя. Смени, пожалуйста, побыстрее пижаму. Как бы Сандугач не вернулась, я стесняюсь её.
– Э-э, Бадри, не переживай. Она с собой два чемодана одежды прихватила. Наверно, дня три-четыре там проведёт… Эх, Бадри, Бадри! Не берёг ты себя, не берёг. Всю жизнь заглядывался на молодых женщин. А ведь молодые-то, они все силы высасывают, Бадри!
– А помнишь, лапушка моя, нашу первую брачную ночь? Нам тогда постелили на сеновале.
– Да, да, тогда ещё мышь шуршала всю ночь и спать не давала.
– Мы же сами не хотели спать, Рокия. Молодые были…
– Разве можно это забыть, Бадри!
– Ты не обижаешься на меня, Рокия?
– За что, Бадри?
– За то, что я развёлся с тобой и потом дважды женился.
– Ну и что, что женился? Ведь ты, Бадри, не сказал мне: «Пошла прочь, старая ослица» и не выгнал на улицу. Спасибо и на этом.
– Если