Чирчик впадает в Средиземное море, или Однажды бывший советский пролетарий. Марат Гизатулин
жизнь понарассказывал, что в процессе сам два раза чуть не прослезился. Декан тоже оказался не бездушным человеком и в конце повести сказал лишь, махнув рукой:
– Иди уж… Но если ещё хоть раз!..
Но бывший пролетарий и сам понимал, что больше ни разу. Исчерпал он свой лимит худых поступков на этот учебный год. Поэтому остаток года институт он посещал более или менее аккуратно, почти так же аккуратно, как пивную «Пни». Тем более что в командировку его комсомольцы из Узбекистана больше никуда не ездили, а учебный год в связи с надвигающейся Олимпиадой закончился уже в апреле. И его родному заводу, взрастившему такого передового пролетария и прилежного студента, было не стыдно встретить его на родной земле.
И теперь мы, наконец, подошли к тому моменту, с какого начинали повесть, а именно к тому, когда приехавший из Москвы на четырёхмесячные каникулы студент постоял на пороге отчего дома, пощурился на ласковое уже майское солнышко да и был таков, сопровождаемый запоздалым криком нерасторопных родителей: «Только недолго, сынок!»
В общежитии его ждала самая-самая, самая красивая и самая любимая. Они не виделись целых четыре месяца, с самого Щёкина. И эти дни нужно было срочно компенсировать. Бывший пролетарий, конечно, помнил наставление родителей и старался вернуться домой поскорей. Они уже скоро стали безуспешно искать сыночка по моргам и больницам, но сынок на четвёртые сутки сам вернулся домой. Родители не оценили его сыновьей привязанности, и отец сказал, чтобы сын шёл бы уже туда, откуда пришёл. Четырёх дней свидания после долгой разлуки им показалось достаточно, четырёх месяцев будет явно много.
И сынок с лёгким сердцем ушёл к друзьям в общежитие. Там было хорошо. Иногда самой красивой надо было идти на работу, и бывший узбекский пролетарий, а ныне московский студент вприпрыжку бежал её провожать. Они тряслись в автобусе и не могли свести друг с друга влюблённых глаз.
Проводивши любимую, московский студент не торопился отойти от заводской проходной, а терпеливо чего-то ждал. И ждал он, оказывается, другую девушку, ту, которую сменяла его самая любимая и самая красивая. С ней он возвращался в город, в её общежитие и коротал время со сменщицей, чтобы не лишиться рассудка от горькой разлуки с любимой. Это общежитие было в пяти минутах ходьбы от того, где он жил со своей самой любимой и самой красивой.
Что сказать по этому поводу? Мне даже писать стыдно о таком человеке, а он чувствовал себя вполне комфортно ввиду неразвитости или полного отсутствия целого ряда человеческих качеств, если помните. Тошнит меня от этого мерзкого человечишки! Но такова оказалась моя стезя – писать не о лучших представителях нашего вида, а о тех, что придётся. У меня есть извинительное – когда я начинал о нём писать, мне он казался симпатичным. Глубоко же я не копал тогда.
Сменщица его любимой девушки не была самой красивой. А и как ею быть, если эта вакансия уже давно и навеки занята. Она была просто