ПЬЕР. Герман Мелвилл
рукой по своему кортику, сказал, «Сэр, мы со Средиземноморья. Сэр, разрешите мне сказать, что это совсем неуместно! Кем вы нам тут приходитесь, сэр?»
«От радости я не могу этого объяснить», – вскричал Пьер, снова весело обхватывая их всех.
«Весьма странно!» – вскричал старший брат, высвобождая из объятий воротник своей рубашки и с силой вытягивая его.
«Обрисуй!» – бесстрашно крикнул младший.
«Мир, глупыши», – крикнула Люси – «это ваш старый приятель Пьер Глендиннинг»
«Пьер? почему, Пьер?» – закричали парни. – «Обними всех снова! Ты вырос с морскую сажень! – кто бы тебя узнал? Но здесь Люси? Я спрашиваю, Люси? – какое дело у тебя здесь – а? а? – подобрала себе пару, не так ли?»
«О! Люси, не думай об этом», – вскричал, Пьер – «обойди еще один раз всех по кругу»
Таким образом, они все снова обнялись, и тем же вечером стало публично известно, что Пьер должен будет жениться на Люси.
После чего молодые офицеры взяли его на себя, чтобы подумать – хотя они ни в коем случае не планировали отдыхать – на что они имели право, хотя и косвенное, – и закрепить ранее неоднозначно истолкованное и достойное высокой похвалы положение между теперь уже помолвленными влюбленными.
III
В прекрасные старые здравые времена дед Пьера, американский джентльмен внушительного телосложения и состояния, проводил свое время в стиле, несколько отличном от стиля оранжерейных джентльменов настоящего времени. Дед Пьера был ростом в шесть футов и четыре дюйма; во время пожара в старом поместном особняке он одним ударом своей ноги разбил дубовую дверь, чтобы впустить своих чернокожих рабов с ведрами; Пьер часто примерял свой военный жилет, все еще остававшийся семейной реликвией в Оседланных Лугах, карманы которого оказывались ниже его коленей, и посещал множество дополнительных комнат с большемерными опоясанными четвертными бочками; в ночной схватке в диком краю перед Революционной войной дед уничтожил двух дикарей-индейцев, превратив их головы в дубинки друг для друга. И все это было сделано кротким, сердечным и самым синеглазым джентльменом в мире, который, согласно патриархальной моде тех дней, был благородным белоголовым почитателем всех домашних богов, самым нежным мужем и самым нежным отцом, самым добрым хозяином своим рабам с самым замечательным невозмутимым нравом, безмятежным курильщиком своей послеобеденной трубки, прощающим многие раны добродетельным христианином со мягким сердцем, прекрасным, чистым, веселым, искренним, голубоглазым, божественным стариком, в чьей кроткой, величественной душе соединились лев и ягненок – подходящее изображение его Бога.
Никогда не мог Пьер смотреть на его прекрасный военный портрет без бесконечной и жалобной тоски из-за невозможности встретиться с ним живым в реальной жизни. Величественная сладость этого портрета была действительно отмечена влиянием на любого чувствительного и молодого