Все цвета радуги. Книга вторая: Большая Степь. Василий Лягоскин
разглядывали их… некоторые даже беседовали – словно с живыми существами.
– Впрочем, в последнем может быть зерно истины, – с какой-то опаской подумал Глава, – наблюдая, как Зеленый Постигающий замер, положив руку на макушку раба, – у уль Раззака, Фиолетового, точно есть кристаллы с…
Он опять невольно взглянул в сторону замка. Где-то там находился его сын, Эмрел. Впрочем, Глава Тихой даже самому себе не называл старшего стражника так. Хотя возлагал на него большие надежды. Совсем не такие, какие можно было бы ожидать от отца к сыну. Нет, этот парень, живое напоминание о Эльжбете, был одним из вариантов спасения для самого младшего герцога – если придется бросать все и бежать. Этринский как никто другой знал, что сбежать от Совета невозможно; в своем теле. Но у него было в запасе другое – молодое, с половиной его собственной крови; сильное и умелое. А уж сколько секретов знал Эмрел! В том числе тайники графа Мерского. Глава специально не стал вытягивать их из Эмрела. Так же, как связывать его клятвой на крови – вот как Кардома с Каном. Как там себя проявит Искусство, с этой клятвой? Дело ведь, с переселением души в другое тело, новое, неизведанное. Вообще никому практически неизвестное. Кроме его личного искусника из Фиолетовой ветви, и тех, на ком ставили эксперименты. Но последних можно не считать – воскрешать из пепла не умеют даже Главы ветвей.
Пленник, тем временем, задрожал; закашлялся, и буквально повис на руках Теней, исторгая из себя воду пополам с желчью. Так почему-то решил ир Этринский.
– Кто ты? – спросил Зеленый Постигающий, – почему на тебе этот ошейник?
Раб слабо трепыхнулся в руках Теней, и что-то сказал. Коротко и непонятно. Потом, очевидно, напрягшись, выдал несколько слов на имперском. Очень коряво и совсем неинформативно. Ир Этринский понял лишь одно имя – дум Гарский.
– Я мог бы попробовать прочесть в его голове…, – выступил от борта на пару шагов вперед Фиолетовый.
Младший герцог поколебался, но все же кивнул: «Пробуй». Салам уль Раззак к работе приступил, практически повторив действия коллеги из Зеленых. Разве что глаза прикрыл, и чуть скривил губы – ему мысли раба, если он их понимал, явно не нравились. А последний побелел еще больше, чем прежде, но дрожать перестал – безвольно повис в крепких руках Кана и Кардома.
– Нет, – отступил от пленника уль Раззак, – ничего не понятно. Он из имперского знает только ругательства. Какого-то барона ругает, имена странные называет. Увидел последнее, что видел он сам – идет по какому-то подземелью. Глубже не пускает… А говорит… точнее, думает на совершенно непонятном языке. Я даже близко не могу представить, из какой глуши притащил сюда его граф Вилим дум Гарский.
– Ага, – довольно подумал ир Этринский, машинально потирая щеку, на которой зачесалось большое приметное родимое пятно, – один из вас уже вынес приговор дум Гарскому: «Виновен!». А что