Война и Мир – 1802. Андрей Баранов
коалиции. Остатки разбитой эскадры Ушакова ушли в Севастополь, британский флот превосходит российский многократно.
– А где же наш союзник Бонапарт? Почему он не спешит к нам на помощь?
– Такого гения как Бонапарте теперь к нам не дозовешься. Как видно французы заключили перемирие с британской короной, и придется нам самим отдуваться… Война с такими хитрыми бестиями как англичане требует глубокомысленнейшего знания военной науки. А король Георг еще до осени обещает быть в обеих российских столицах, – отвечал ему Аракчеев.
Как ни презирал Павел людей стоящих ниже его, как ни привык не считаться с чужим мнением, если только оно не вполне совпадало с его собственным, но тут он как будто замер, очевидно подавленный этим известием.
– Я приеду в Москву для совещания с моим народом. Надо воодушевить народ для ведения народной войны. Полагаю что московское дворянство поддержит меня в этих начинаниях. Не можем же мы отступать до Сибири, в конце концов!
– Под вашим скипетром, государь – хоть до Индии! – ответствовал ему военный министр не колеблясь, однако такая преданность на этот раз не порадовала государя.
– Ну уж это я полагаю лишнее. Ну каковы эти бриты. Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле. Передайте Кутузову, чтоб не смел сдавать по крайней мере Москву… иначе где ж я буду царствовать!
Аракчеев, сказавши что исполнит все в точности и немедля направит главнокомандующему рескрипт, покинул кабинет, придерживая шпагу на ходу. После этого государь позвал к себе статс-даму Лесистратову и наказал ей немедля отъехать из пределов северной столицы для исполнения особого поручения – передать личное послание королю Георгу III. Лиза выслушала все необычайно внимательно, взяла письмо и вышла, сделав глубокий реверанс, попросив только государя не доверяться более советам барона фон Залысовского, которого почему-то решительно не могла переносить. С похожим обращением обратился к графу Михайле Г. и его покровитель вице-канцлер князь Куракин.
– Ну вот и началось, голубчик, двунадесять языков на нас идут… и британцы, и индийцы, и бенгальцы, кого только нет! Говорят у них в войсках белого человека трудно отыскать, одни черномазые, ну разве что кроме офицеров. А ведь я предупреждал, чем кончится это заигрывание с Бонапарте да грызня с Британией, да кто ж меня слушал? Сначала по нам англичане пройдутся, а потом французы добавят, да впрочем и первых хватит.
– Неужели же все так ужасно?
– Посуди сам, сударь мой. Петербург оставляем, все бросаем, бежим впопыхах. Немного времени пройдет, и Москву сдадим. Народ уже бунтует. Из Северной Пальмиры все поразбежались. Народ перестает нас слушать, вчера мой камердинер отказался подавать мне на выбор двенадцатую табакерку, сказавши что хватит с меня и первых одиннадцати – можешь себе вообразить?
– Негодяи начали грубить, – догадливо сказал