Рейд. Оазисы. Борис Конофальский
откроется. На месте Адылла он бы не открыл.
За то дверь в доме на противоположной стороне улицы открылась. На дорогу упал свет, на который тут же полетели мотыльки. Какой-то мужик встал в дверях и крикнул в ночь:
– Это у кого хлопнуло?
Горохов присел у стены дома. Замер. Секунды шли, но было тихо. Никто мужику не отвечал.
– Адылл, это у тебя? – Продолжал орать в ночи мужик.
Только теперь за дверью, совсем рядом с Гороховым, зашуршали.
«Ну, открывай, тебя, сволочь, соседи спрашивают».
Лязгнул засов. Скрипнула дверь. Появился луч фонаря.
– Адылл, ты? Что там у тебя? – Не унимался мужик. Горохову показалось, что он пьяный.
– Иди спать, Яша, – Горохов узнал этот голос, это орал Адылл.
– А что там хлопнуло? Может, мне подойти?
– Не ходи сюда, – орал Адылл раздражённо. – Спать иди Яша, спать.
Горохов сидит тихо, в тени дома его не разглядеть, а луч фонаря на него не светит. У него-то глаза к темноте привыкли, он всё видит и ждёт.
Он видит, что Адылл, стоя в дверях, держит не только фонарь. У него ещё и охотничий карабин, который снят с предохранителя.
– Ладно, – орёт мужик, теперь понятно, что он точно пьян. – Пойду.
– Иди, Яша.
А теперь главное, что бы этот вор не выстрелил. Нужно всё делать быстро и с первого раза. С первого раза, иначе поднимется шум. Он прекрасно видит руку Адылла, правую, что сжимает цевьё карабина. Она ему и нужна. Горохов быстро встаёт, делает шаг и с размаху обрезом бьёт по большому пальцу руки, что сжимает цевью. Тяжёлые стволы обреза попадают как раз по пальцу.
– Ах, ты, – негромко вскрикнул Адылл.
Он не роняет, а бросает оружие на землю, этого Горохову было и нужно, пока дурак растерян и корчит гримасы от боли, геодезист локтем правой руки резко бьёт его в бороду.
В Горохове девяносто килограммов, в Адылле шестьдесят. Он роняет фонарик и, ударившись об косяк, влетает в дом.
– Адылл, – снова орёт пьяный, – чего там у тебя?
– Спать иди, Яша, – кричит ему Горохов, даже не пытаясь походить на Адылла. – Всё хорошо у меня.
Он поднимает с земли карабин, а фонарь пинает в дом ботинком. Входит, ставит карабин к стене, закрывает дверь и запирает засов.
– Ну, что… Вижу, вы мне не рады?
Мать Адылла замерла, её страшное, отёчное от пьянства лицо похоже на злую маску. Адылл оскалился, он всё ещё лежит на полу, его толстый, широкий нос разбит, но держится он не за лицо, держимся он за палец. Наверное, Горохов ему его сломал, но ему совсем не жаль того урода.
– Ну, где моя кольчуга? – Он подходит к Адыллу и присаживается рядом на корточки.
Баба воет, сидя на убогой кровати. Адылл поскуливает от боли, прижимая к груди руку. Но в его глазах страха нет, злость есть, а страха нет. Только вот одной злости мало, к злости надо силу иметь, а он её давно пропил. Но, кажется, придётся повозиться с ними.
Горохов знает, что делать, недаром он… геодезист.
– Мамаша,