Рейд. Оазисы. Борис Конофальский
ещё не была мертва. Эта личинка шевелилась, совсем чуть-чуть, но шевелилась. Горохов с отвращением вылил эту мерзкую жидкость, вместе с личинкой из руки. Встряхнул руку.
– Не… Не… Не-е… Вам не стоит беспокоиться. Э… Эт…
Горохов не стал дослушивать его, он встал и начал вылезать из ванны. Вылез, и эта самая скользкая жидкость стекала по нему прямо на грязный пол.
– Стойте, стойте, – запричитал человек, которого он всё ещё не рассмотрел, – это же очень дорогая вещь…
«О, наверно, и вправду дорогая, если ты даже заикаться перестал».
– Эта грязная вода дорогая? – В первый раз спросил Горохов хрипло.
– Это не вода, не вода, – к нему кинулся этот человек и стал своими уродливыми руками буквально собирать, соскребать с его тела в ладошки липкую жижу и скидывать капли обратно в ванну, – это протоплазма. Я её коплю всю жизнь!
– Извините, – произнёс Горохов. – Я не знал. На вид она просто… Да ещё и червяки там плавают.
– Это кажется, что она грязная, но это не так, – всё причитал и причитал человек, он все слова говорил, всхлипывая при этом, как будто собирался зарыдать, – там почти нет бактерий, ну… Ну, есть, но почти все безвредные. И вирусы только нужные, я сам их конструировал. Они важны для метаболизма. Протоплазма… Она на вид неприятная, но это очень… Очень полезная вещь… Она вас вылечила за три дня. Всего за три дня. Доктор вас лечил бы три недели.
– А червяки? Они тоже меня лечили?
– Да нет же, это её еда, она тоже должна питаться, как вы или я, мучные черви – её еда, мне их тоже непросто выращивать.
Только теперь человек распрямился и встал во весь рост, и только теперь Горохов смог его разглядеть.
Нет, не только руки у него были уродливы. Ростом он был, может быть, даже и с Горохова, но был так искривлён, так скособочен, что на полголовы казался ниже. Плечо одно намного выше другого, голова абсолютно безволосая, даже бровей нет. Лицо будто после страшной травмы, словно ему когда-то раскрошили все лицевые кости, и они неправильно срослись, оно было всё кривое, лоб кривой, нос не симметричный, один глаз заметно ниже другого, да ещё они оба не в одной оси. Когда смотришь этому человеку в лицо, странные ощущения посещают. Кажется, что он не чёткий, плывущий, расплывающийся. Чертовщина какая-то. Ко всему прочему у него ещё белая кожа. Белая, как у самых далёких северян. Как он тут, на глубоком юге, с такой кожей меланомами не изошёл – непонятно. Сейчас он не заикается, но противно всхлипывает после каждой фразы. Хоть Горохов и был ещё слаб, его ещё покачивало даже, но эта манера собеседника говорить начинала его раздражать.
Чтобы закончить нытьё этого человека, Горохов произнёс всё так же хрипло:
– Валера, вас так, кажется, зовут?
Человек кивнул. Да, так. А лицо всё ещё противно-жалостливое.
– Я заплачу вам. Скажите, сколько. – Говорит Горохов.
Эта его фраза сразу поменяла настроение этого странного человека, он, кажется, успокоился, смотрел своими разными, дурацкими глазами, а сам уже прикидывал, сколько попросить:
– Да? За… За… За-а…. Зап…
– Заплачу, – догадался