Лилии полевые. Елена Кибирева
тенями несчастных, низвергнутых в бездну пламени, я вижу лица тех, которые теперь требуют Его смерти! Берегись поднять на Него святотатственные руки. О, верь мне! Одна капля Этой Крови запечатлеет на век твое осуждение!
– Все, что происходит, ужасает меня самого! – отвечал Понтий. – Но что я могу сделать? Гибель угрожает нам! Этот суд подобен храму Евмениды, где от него не ждут правосудия, но мщения. Но успокойся, Клавдия! Иди в сад. Занимайся сыном твоим, твои глаза не созданы для этих кровавых сцен!
С этими словами он вышел. Оставшись одна, я предалась отчаянной горести. Иисус был еще перед судом – предмет насмешек, оскорблений черни и воинов. Порывы их ярости равнялись Его неодолимому терпению.
Понтий в раздумьи возвратился на свое седалище правосудия. При его появлении крики «Смерть! Смерть!» раздались оглушительнее прежнего. По освященному временем обычаю, правитель на праздник Пасхи освобождал всегда одного из осужденных. Видя, может быть, в этом обстоятельстве возможность спасти Иисуса, Понтий сказал громким голосом:
– Которого отпустить вам на праздник Пасхи: Варавву или Иисуса, называемого Христом?
– Отпусти Варавву!
Варавва был грабитель и убийца, известный по всей окрестности своей жестокостью.
Понтий снова спросил:
– Что же мне делать с Иисусом Назаретским?
– Да будет распят!
– Но какое же зло Он сделал?
Увлеченная яростью, толпа повторяла:
– Да будет распят!
Понтий опустил голову в отчаянии. Беспрерывная дерзость черни, казалось, угрожала его власти, которою он так дорожил.
Волнение увеличивалось ежеминутно. Нигде не было спокойствия, оно обитало только на величественном челе Жертвы. Оскорбления, пытки, приближение позорной мучительной смерти – ничто не могло отуманить этого небесного взгляда. Эти очи, возвратившие жизнь дочери Иаира, обращались на Своих палачей с неоцененным выражением мира и любви!
Он страдал, без сомнения, но страдал с радостью, и душа Его, казалось, улетала к невидимым Престолам, как чистое пламя святого всесожжения.
Претория была наводнена народом. Все новые и новые голоса присоединялись к этому адскому хору. Мой муж, утомленный, испуганный, наконец уступил. О! Вечно пагубный час! Понтий встал, сомнение и мертвенный ужас изобразились на его лице. Символическим жестом он омочил руку в урне, полной воды, и воскликнул:
– Я невиновен в Крови Этого Праведника!
– Да будет она на нас и на детях наших! – завопил безумный народ, и, столпясь вокруг Иисуса, палачи повлекли Его в бешенстве.
Я следовала глазами за Жертвой, уже ведомой на заклание. Вдруг туман омрачил мое зрение, колена подогнулись и судороги пошли по моему сердцу. Мне казалось, что жизнь коснулась грани. Я опомнилась на руках моих женщин, подле окна, выходящего на двор судилища. Я оглянулась вокруг и увидела следы свежей пролитой Крови.
– Здесь бичевали Назарянина! – сказала одна невольница.
– А там венчали Его тернием, – сказала другая. – Солдаты