Капитал. Карл Генрих Маркс
правда», – отвечает Е. Ф. Сандерсон от лица всех Сандерсонов, – «это правда, что потеря, происходящая вследствие бездействия машин, распространяется на все предприятия, в которых работают только днем. Но применение плавильных печей повело бы в нашем случае к экстраординарным потерям. Если их не гасить, растрачивается топливо» (вместо жизни рабочих, которая растрачивается в настоящее время), «если же их гасить, то теряется время на то, чтобы вновь развести огонь и получить необходимую температуру» (тогда как потеря даже восьмилетними детьми времени сна является выигрышем рабочего времени для всей сандерсоновской братии), «да и сами печи пострадали бы от перемен температуры» (тогда как те же печи нисколько не страдают от дневной и ночной смены труда).[295]
5. Борьба за нормальный рабочий день. Принудительные законы об удлинении рабочего дня с середины XIV до конца XVII столетия
«Что такое рабочий день?» Как велико то время, в продолжение которого капитал может потреблять рабочую силу, дневную стоимость которой он оплачивает? Насколько может быть удлинен рабочий день сверх рабочего времени, необходимого для воспроизводства самой рабочей силы? На эти вопросы, как мы видели, капитал отвечает: рабочий день насчитывает полных 24 часа в сутки, за вычетом тех немногих часов отдыха, без которых рабочая сила делается абсолютно негодной к возобновлению своей службы. При этом само собой разумеется, что рабочий на протяжении всей своей жизни есть не что иное, как рабочая сила, что поэтому все время, которым он располагает, естественно и по праву есть рабочее время и, следовательно, целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала. Что касается времени, необходимого человеку для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил, даже для празднования воскресенья – будь то хотя бы в стране, в которой так свято чтут воскресенье,[296] – то все это чистый вздор! Но при своем безграничном слепом стремлении, при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпирует время, необходимое для роста, развития и здорового сохранения тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам – сало или масло. Здоровый сои, необходимый для восстановления, обновления и освежения жизненной силы, капитал сводит к стольким часам оцепенения, сколько безусловно необходимо для того, чтобы оживить абсолютно истощенный организм. Таким образом, не нормальное сохранение рабочей силы определяет здесь границы рабочего дня, а наоборот, возможно большая
«Children's Employment Commission. 4th Report etc.", 1865, № 85, p. XVII. На подобные же деликатные рассуждения одного из господ стеклозаводчиков, будто установление для детей «регулярного времени еды» невозможно, так как это повело бы «к чистой потере и «расточению» определенного количества теплоты, излучаемой печами, член следственной комиссии Уайт, совершенно не похожий на Юра, Сениора и т. д. и на их жалких немецких подголосков вроде Рошера и других, растроганных «воздержанием», «самоотречением» и «бережливостью» капиталистов в расходовании своих денег и их тимур-тамерлановской «расточительностью» в расходовании человеческой жизни, дает такой ответ: «Если и будет растрачиваться некоторое излишнее количество теплоты по сравнению с теперешним вслед– ствие того, что будет обеспечено регулярное время на еду, то такая растрата, даже выра– женная в денежной стоимости, не идет ни в какое сравнение с расточением жизненной силы («the waste of animal power»), которое терпит теперь королевство вследствие того, что дети, запятые на стекольных заводах и находящиеся в периоде роста, не имеют свобод– ного времени, чтобы спокойно принять и переварить пищу» (там же, стр. XLV). И это в «год процветания» – 1865 год! Кроме затраты силы, которая требуется на то, чтобы под– нимать и переносить тяжести, на заводах, изготовляющих бутылки и флинтглас, ребенок, непрерывно совершая свою работу, должен исходить в продолжение 6 часов 15–20 (английских) миль! А работа продолжается часто 14–15 часов! На многих стекольных заводах господствует такая же система шестичасовых смен, как на московских прядильнях. «В течение недельного рабочего времени самый продолжительный непрерывный отдых составляет 6 часов. Но отсюда следует вычесть время, необходимое для того, чтобы дойти до фабрики и обратно, умыться, одеться, принять пищу, а все это требует времени. Таким образом, в действительности для отдыха остается лишь самое короткое время. Если не отрывать времени от сна, то некогда поиграть и подышать свежим воздухом, что так необходимо детям, занятым столь напряженным трудом при столь высокой температуре… Но и короткий сон ребенка нарушается ночью заботой о том, чтобы не проспать на работу, днем – доходящим извне шумом». Г-н Уайт приводит случаи, когда один подросток работал 36 часов без перерыва, когда двенадцатилетние мальчики работают до 2-х часов ночи, а затем спят на заводе до 5 часов утра (3 часа!), чтобы затем снова приняться за дневную работу! «Количество работы», – говорят редакторы общего отчета Трименхир и Тафнелл, – «выполняемое мальчиками, девочками и женщинами во время дневной или ночной смены (spell of Jabour), прямо баснословно» (там же, стр. XLIII и XLIV). А между тем «преисполненный самоотречения» стекольный капиталист, пошатываясь от портвейна, возвращается, быть может, поздно ночью из клуба домой и идиотски напевает себе под нос: «Britons never, never, shall be slaves!» [ «Нет, никогда, никогда не будут британцы рабами!»]
В различных сельских местностях Англии, например, до сих пор еще нет-нет да и приговорят какого-нибудь рабочего к тюремному заключению за то, что, работая в огородике перед своим домом, он оскорбляет святость воскресенья. Тот же самый рабочий наказывается за нарушение договора, если не пойдет в воскресенье, хотя бы и по религиозным мотивам, на какую-нибудь металлургическую, бумажную или стекольную фабрику. Ортодоксальный парламент глух к оскорблению святости воскресенья, если таковое совершается в «процессе возрастания стоимости» капитала. В одной записке (август 1863 г.), в которой лондонские поденщики, занятые в торговле рыбой и птицей, требуют отмены воскресного труда, говорится, что их труд продолжается в первые 6 дней недели в среднем по 15 часов ежедневно, а в воскресенье 8—10 часов. Из той же записки видно, что этот «воскресный Труд» поощряется как раз прихотливым гурманством аристократических ханжей из Эксетер-холла 94. Эти «святые», столь ревностные «in cute curanda» [ «в заботах о своем физическом благополучии»], подтверждают свою набожность тем смирением, с которым они переносят чрезмерный труд, лишения и голод третьих лиц. Obsequium ventris istis (рабочих) perniciosius est [чревоугодие для них (рабочих) много пагубнее]