Слипер и Дример. Илья Леонович Кнабенгоф
на которых дети катаются вокруг деревни). И вообще клиент начинал думать о любых возможных смыслах, существующих и воображаемых в природе Всея Сангхи. И если ентот задержавшийся турист не успевал вовремя понять своё состояние и кинуть клич «Мама, забери меня отсюда!» в сторону исторической родины, то врастал своими астральными корнями в стены этого серого и промокшего города навсегда. Врастал до своего печального конца, который и встречал с рассеянной улыбкой на лице под гноябрьские падающие листья вперемежку с мокрым снегом. Город высасывал из него всю его туристическую энергию, превращая в голое самоосознание, потерявшее всяческую связь со временем и полностью растворившееся в бессмысленности всего глобально сущего. Местные жители так сочувственно и называли сего незадачливого, задержавшегося слишком надолго гостя – «утопленник», ибо сие было весьма созвучно этому городу, неустойчиво покоящемуся на воде. Вода, кстати, периодически затопляла и сам город со всеми жителями. Но существующие симбиотически со сквозняками и насморком горожане даже внимания на это не обращали. Лишь выливали воду из ботинок и покупали новые носовые платки с цветочками. Так вот, об «утопленниках». Таких затонувших мозгами туристов обычно вывозили из Пургопетрика родственники. Если успевали. Потому как сами «утопленники» уже не могли принимать никакого сознательного решения. Воля их была полностью подавлена городом и съедена им же на ходу, как вокзальный «тошнотик». Местные знали, что Пургопетрик был самым что ни на есть омутом в энергетическом поле планеты. Они, рождаясь здесь, либо умирали от психической, жадной до позитивности голодовки в первые пять-шесть лет своей жизни, либо приобретали иммунитет и становились такими, как Масявка. Но о ней, равно как и о Масюське, чутка позжее. В целом, будущее незадачливого туриста по варианту первому заключалось в аварийном покидании самолёта с парашютом или без, уж как успеешь.
Вариант будущего номер два, который ждал тормозящих с отъездом туриков, был более печален. Он назывался ни фига не понятным и совсем не русским словом «ассимиляция». Выглядело это примерно так. Приезжает некий персонаж по делам, али и вовсе мечтательно сдуру, на архипелаг Пургопетрик. Приезжает как нормальный человек. Одет в оранжевую рубашку и жёлтую куртку, в синих джинсах, с красной кепкой на голове. Улыбка сияет на чисто выбритом лице. Весь его счастливый интеллект состоит из набора наиболее ярких и запоминающихся фраз, которые этот выдвиженец выслушал по радио и высмотрел на экране телевизора. Будущее видится ему светлым и искрящимся, словно бликующий высокий лоб инженера с тремя высшими образованиями. В груди горит плакатный патриотизм к большой или малой родине. И этот прекрасный и светлый человек с чистыми, незапылёнными и выпрямленными извилинами уверен, что его счастье и блаженство уже совсем рядом с ним. Ну совсем рядом. А точнее, в этом самом Пургопетрике, куда нынче нелёгкая и занесла. И заключается это счастье, по его же