Эффект матрёшки. Вера Вьюга
она накрепко впилась зубами в волосатую руку таможенника чуть пониже накрахмаленного манжета. Очнулась она на деревянной скамейке. Мама сидела рядом и гладила её по голове. «Пей, девочка…» – дед протягивал колпачок от термоса доверху наполненный сладким-пресладким чаем. Она до сих пор не забыла его приторный вкус и свой последний день на Родине. Было ей тогда пять лет, а зим на одну меньше…
В суматохе и Левитан и зубной лом, незамеченными проскочили границу. Левитан ушел с аукциона за хорошие деньги и обеспечил приличное существование репатриантам.
Прошли годы и, подросшая девочка Лола, таки сбежала из земли обетованной в Европу. Не одна, с «наставником». Европа их не ждала и когда у «наставника» кончились деньги, он сдал ученицу в рабство в один из берлинских садо-мазо борделей. Фрау Лол успешно делала карьеру в Теме и уже дослужилась до плетки и лаковых сапог, как случилось ужасное. Ужасное, даже по меркам содомского театра.
Во время очередного представления сквозь прорези полумаски она узнала ошейник. Его ошейник!
Это была любовь. Любовь с первого взгляда. Лола взяла его из приюта. Boss был славным псом, но совершенно не выносил одиночества. Так бывает не только у людей. Одинокими ночами он выл по хозяйке. Возмущенные соседи не раз пытались урезонить животное. Выкрикивать бесполезные приказы на собачьем языке стало доброй традицией обитателей подъезда, проходящих мимо квартиры на первом этаже. Но ни «Фу!» ни «Сука, заткнись!» ни пинки в запертую дверь, не могли надолго отвлечь Bossa от страданий.
Лола приглашала собачьего психолога, по его совету они вместе посещали тренинги и пили успокоительное. Бесполезно! Каждый вечер перед уходом Лола взывала к собачьей совести, клялась в любви и умоляла держать эмоции под контролем. Раз она все же сорвалась и ударила пса. А после, уткнувшись носом в мягкую шерсть, просила прощение и плакала, плакала, о песьей своей жизни… Умные глаза все понимали. Пес слизывал слезы с ее щек и, простив, всё так же выл, лишь только за Лолой защелкивалась входная дверь.
Как-то нежным утром в начале лета, вернувшись домой, она его не нашла. Его не было. Нигде. Она, молча, обошла квартиру. Заглянула под диван, куда тапок-то с трудом прошмыгнет, и поняла: жизнь кончалась.
Собачьи приюты, объявления, расспросы – все тщетно. Теперь она уходила и приходила при полной тишине. Соседи были довольны, но больше всех хаус-мастер.
По утрам, теряя окончание и широко улыбаясь, он все так же выплевывал ей навстречу резкое «мони» и, не дожидаясь ответа, отгораживался глухой спиной. Она подозревала свиноподобного управдома в гнусном преступлении против добряги боксера. Но кто ей поверит. Бесправной эмигрантке сомнительного происхождения и рода занятий. Оставалось терпеть и ненавидеть.
Опустив голову и волоча поросший рыжей шерстью живот по зеркальному кафелю, «нижний» с грациозностью тюленя, подполз к ногам фрау Лол и подобострастно лизнул кончик лакового ботинка.