Лёгохонькое тепло. A.G.A
там, за гигантским лесным забором. Здесь был её мир. Тихий и безопасный.
Она чувствовала себя жёлтым пятном в белом пространстве. Хотя движение возможно только в сравнении, от чего или к чему, но это пятно двигалось. Неизвестно куда и зачем. Потом превращалось в бабочку. Порхало, и, успокоившись, зависало на месте. Больше ничего не нужно было, но тут появлялось синее пятно. Оно также летело и превращалось в небо; за ним зелёное – в траву, из которой вырастало дерево. Бабочка садилась на дерево и…
Марго приходилось каждый день уходить от этого места и возвращаться в так называемый дом. Место, где нужно поесть и поспать. Место, к которому ты привязан. Место, без которого ты не умеешь существовать. Но не место, в которое ты стремишься \/ которого бы хотел. В этом институте "семьи и дружбы" на девочку всё больше озлоблялись. Отец, соседи, учителя, бывшие одноклассники и будущие однокурсники. Казалось, что сам мир был против того, что у Маргариты есть свой маленький мирок где-то вдали от остальных. Ей не хотелось думать о поступлении, о том, что холодильник пуст или нужно утром умываться, она жила всё время тем большим камнем на обрыве.
Но больше всех, казалось, на Марго озлоблялась она сама. Ладно, если бы девочка решала постоянно возникающий в голове вопрос: а что не так-то? Так нет же, она просто гоняла его и из-за этого пуще злилась. Потом злилась, оттого что не понимает, отчего она злится. Потом смеялась над тупостью ситуации, а, успокоившись, опять злилась, так как проблема не была решена. "Да какая проблема-то?!".
Итак, бешеные песни заводной девчонки дома в одних трусах сменились простым мычанием. Резвые игры утихомирились до настольных. Всё, что подбивал азарт и ажиотаж, мигом гасилось внезапной самокритичностью. Она застеснялась себя. Даже зеркала завешивала. По ночам шторы задёргивала, не оттого что другие увидят, просто в стекле опять ловила свой взгляд и мигом стеснялась. Она видела себя во всём. В каждом блике или в отражении ложки. И, хоть и старалась избавиться от своего вида, всё же намеренно искала ещё отражающие предметы. Там она опять замечала себя и вновь ненавидела. Может, ей было и приятно мысленно оскорблять себя. Может это был некий способ слиться с, критикующим её, обществом. Но, переполненная презрением, однажды она уставилась на себя. Как бы специально, чтобы взбесить ту, что стоит там, но оказалось, что бесится только та, которая стоит здесь. Что она видела:
Кудрявые каштановые волосы спадали ниже груди. Не расчесанные, сухие и ломкие, но пышные, хотя у корней растягивались локоны под собственным весом. Дальше шли огромные глаза под маленькими бровями. Девочка специально вытаращивала ещё больше глаза, чтобы они превратились в ровные круги. Нос небольшой, очень маленькие губы и подбородок. Равноразмерные количеству выходящих из них слов. Далее шея и плечи. Грудь начала расти. Неужели. Длинные, неуклюжие пальцы, непонятный живот, бёдра, ноги. При перечислении возникал образ вполне обычной девочки ничем не отличавшейся от остальных. И девочка подумала: а может,