Темные игры (сборник). Виктор Точинов
на вопросы никак не желает. Двадцать семь. На вид казался постарше. Я тоже в его годы казался постарше. Двадцать семь – это я в… ага, в девяносто третьем году. Он резко помрачнел. Девяносто третий год – тема запретная. Даже для себя, даже в мыслях. Просто выгорожен из памяти – высоченным бетонным забором с колючкой по гребню. Чтобы не вырвались оставшиеся внутри чудовища. Торопливо вернулся к анкете.
«Семейное положение» – пусто, нет даже прочерка.
«Место работы» – прочерк.
«Место жительства» – общежитие ЛГУ.
«Телефон» – прочерк.
ЛГУ давно уже не ЛГУ, и общежитий там море. Типичная отписка – но кое-что проясняется. Свой диплом, надо думать, там и получил. Несколько лет назад. А теперь, самый логичный вариант, – в аспирантуре. Иногородний. И гуманитарий. Любой другой попробует подработать на жизнь уж никак не сочинительством. Но как вы догадались, Холмс? Элементарно, Ватсон, – дедуктивный метод, читайте А. Конан Дойла.
Дедукция – вещь хорошая. Но совершенно не объясняет возникновения сего опуса. Так ведь и сам Холмс-Ливанов при возможности не дедуцировал. Подглядывал за отражением Соломина в надраенном кофейнике. Подождем завтрашнего вечера. Пардон, сегодняшнего. И потолкуем с автором. Не хочет публичности – так мы келейно, тет-на-тет. В порядке индивидуального обучения. Но сначала неплохо бы дочитать рассказ. Для предметного разговора.
К третьей странице он понял, что поторопился. Нет, такого он написать не мог. Точнее, смог бы, сумел, захоти по-настоящему – но не хотел, да и зачем? Ни один нормальный человек до конца не дочитает – швырнет книгу в угол, матеря автора. А слабые нервами – рванут к унитазу, позеленев лицом. Весь рассказ, целиком и полностью – убийство и расчленение трупа. Коротким острым ножом. С обоюдоострым закругленным лезвием – нож подробно описан в четырех абзацах. И это были самые безобидные абзацы. Остальное – хрипело и брызгало кровью. Все тринадцать страниц. Минут двадцать или двадцать пять реального времени – героиня умирала долго и мучительно. И слишком натуралистично.
Она не кричит. Трудно кричать со вспоротой гортанью. Но пытается, старается. Из разинутого рта, из дергающихся губ – бессильное шипение. Воздух вырывается из раны – вылезла наружу и в такт неслышным воплям трепыхается, дергается какая-то красная пленка – словно шкурка языка. Мяса в котором не осталось. Второй рот. Кровь не хлещет голливудскими брандспойтами. Сочится помаленьку. Так и бывает, если не затронуть артерию и яремную вену. По науке – трахеотомия. С таким можно и пожить. Она поживет. Еще немного поживет.
Ей будет очень плохо. Плохо и больно. Всю оставшуюся жизнь. Почти как было мне. Но для нее все кончится быстрее. Она и тут меня обыграла. Что ж – получай свой выигрыш. Получа-а-а-ай!!!!!
Опасно иметь развитое воображение. А может и нет. Но тогда опасно читать такие сочинения. Они несовместимы с мозгом, транслирующим текст в яркие зрительные образы. Этот факт дошел от головы до желудка немного позже, на середине восьмой страницы