Кремль 2222. МКАД. Дмитрий Силлов
кремлевские от нео обороняться будут. А оказалось, что от своих же дружинников…»
Пройти оставалось немного. Лишь рощу живых деревьев миновать, за которыми возвышались купола Храма Двенадцати Апостолов. Два места было опасных внутри Кремля – Тайницкий сад и вот эта роща, которую не вырубили, чтоб за топливом зимой до Тайницкого сада далеко не топать, если у кого вдруг дрова закончились. Удобно – неприкосновенный запас прямо посреди Кремля. Только запас получился поагрессивнее, чем деревья в Тайницком саду. Может, потому, что маленький всегда бойчее большого да сильного за жизнь цепляется. Короче, рубить ветки в роще ходили самые ловкие и сильные мужики, причем обязательно вдвоем. Зазеваешься, захватит гибкая ветвь руку, притянет к себе дерево, нащупает шею присосками-паразитами и медленно, минут за десять, высосет всю кровушку. Потому так и работали – один рубит ветки, а второй стоит наготове с топором, следит, чтоб дровосека дерево не поймало.
В общем, почти прошли конвоиры с Данилой мимо рощи, по привычке опасливо косясь на кривые стволы и медленно шевелящиеся толстые корни, словно змеи наполовину высунувшиеся из земли и высматривающие добычу. Вдруг один из опричников подал голос:
– Гляньте-ка! Вот чудо-то невиданное!!!
Меж стволами деревьев неторопливой походкой шел старец. Высокий, борода до пояса. В сухой, но еще сильной руке зажат посох, богато украшенный золотом и каменьями. Была на старце простая одежда примерно того же кроя, что и на опричниках, только снежно-белая, без единого пятнышка. Данила ясно видел, как хищные ветви деревьев тянулись к человеку, но буквально в вершке от головы старика резко останавливали движение, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Тому же, казалось, и дела не было до плотоядной растительности. Он просто шел там, где ему было удобно, по кратчайшей дороге меж Храмом и тем местом, куда он наметил добраться.
Заметив старика, подьячий невольно ускорил шаг. За ним, оторвавшись от созерцания белой фигуры, заспешили и опричники, подталкивая Данилу стволами в спину.
Но не тут-то было.
– А ну погоди, Савелий.
Голос старика был негромким. Тихо он сказал, ан все услышали. И остановились – кроме подьячего.
– Да ты, никак, бежать от меня вздумал? Грехи подгоняют? Или совесть нечистая?
Подьячий, успевший оторваться от своих опричников шагов на десять, наконец, остановился. Повернулся на голос.
– Извини, отец Филарет, не заметил тебя. Задумался малость.
– Поди, все о службе думы твои? – участливо поинтересовался старец.
– О ней, отче.
Слегка потерявшийся голос подьячего вновь обрел твердость. И глаза он поднял на старца по-прежнему бесцветные, безразличные. Хотя за мгновение до этого показалось Даниле, что мелькнуло в них что-то похожее то ли на смятение, то ли на страх малолетнего пацана, пойманного в клети за банкой варенья. Правда, могло и показаться. Не из тех подьячий, кого можно напугать, не гляди, что ростом да статью не