Господин военлет. Анатолий Дроздов
чистый. Тоже не слабо.
Следом за офицером идет Оленька. Лицо ее излучает торжество: «Сейчас тебе покажут, грубиян!» Оленька тащит стул от стены, капитан грузно усаживается.
– Нуте-с…
Молчу.
– Пришли в себя? Давно?
– Полчаса назад! – подсказывает Рапота.
– Как самочувствие?
Молчу. Капитан понимает это по-своему.
– Извините, не представился. Коллежский асессор Розенфельд Матвей Григорьевич, начальник госпиталя. Это, – кивок за спину, где топчется юное создание, – сестра милосердия Ольга Матвеевна Розенфельд, по чистой случайности моя дочь… – Розенфельд смеется – видно, что шутка ему очень нравится. Лицо Оленьки, наоборот, кислое. – Вы? – Розенфельд смотрит на меня.
– Не помню.
– Что конкретно? Имя, звание, полк?
– Совсем ничего.
– Снимайте рубаху!
Подчиняюсь. Розенфельд вкладывает в уши блестящие наконечники стетоскопа и прижимает холодный кружок к моей груди. Слушает долго, ворочая меня и заставляя то дышать, то не дышать. Затем извлекает из кармана блестящий молоточек и выстукивает суставы. После водит молоточком перед глазами, заставляет показать язык.
– Странно… – бормочет, пряча молоточек. – Сердце здоровое, дыхание чистое, рефлексы в норме. Помните, что с вами произошло?
– Нет.
– Разорвался тяжелый снаряд, совсем рядом. Вас отбросило на несколько сажен. Вас сочли убитым и приготовили к погребению вместе с остальными… Батюшка читал заупокойную, а вы вдруг шевельнулись… Когда вас доставили в госпиталь, я счел дело безнадежным. А вы здоровы! Прямо чудесное исцеление!
Не в первый раз…
– Ах да, память… – спохватывается он. – Полная амнезия. Это пройдет.
– Как меня зовут, доктор? Не подскажете?
– Охотно. Красовский Павел Ксаверьевич, прапорщик Ширванского пехотного полка, – Розенфельд вопросительно смотрит на меня. – Вы сын промышленника и потомственного почетного гражданина Красовского Ксаверия Людвиговича. Учились в Лондоне коммерции, но с началом войны вернулись в Россию и поступили вольноопределяющимся в школу прапорщиков в Петергофе. Оттуда в марте сего года выпущены в Ширванский полк.
– Вы много обо мне знаете!
– Не удивительно. Мы – родственники.
Этого не хватало! С носатым и обрезанным?..
– В самом деле?
Розенфельд кивает:
– Моя покойная жена приходилась кузиной Надежде Андреевне, вашей… – он умолкает и встает. – Это не важно. Поправляйтесь!
– Могу я попросить?
– Что?
– Зеркало!
Розенфельд смотрит на дочь. Оленька достает из-под передника маленькое зеркало, подносит. На меня смотрит худое, слегка скуластое лицо мужчины лет двадцати пяти. Высокий лоб, глубоко посаженные глаза, прямой нос, тонкие губы… Не красавец, но сгодится. На подбородке и щеках густая щетина. Трогаю рукой.
– Пришлю санитара – он побреет! – говорит Розенфельд.
Ольга прячет зеркало.
– Благодарю,