Репетитор. Наталья Александровна Веселова
сразу рядом, а может, для удобства, и прямо во мне, прозвучало: «В Ассизу». Это слово, знала я, было для меня чем-то громадным, невероятно значимым, я чувствовала, что получила ценнейший подарок – но почему-то не рождалось никаких конкретных ассоциаций. И вот, зная, что сплю, я мучительно тянулась к ним – в явь, как утопающий тянется из-под зеленой воды к высокому желтому свету…
А тем временем на ступенях карикатурного «собора» возник человек – и толпа не то возмущенно, не то скорбно возопила. Человек был полунаг – изможденной и нечистой наготою, выглядевшей настолько неприятно, что даже трудно было сочувствовать очевидному его страданию. Другой человек, в грубом коричневом рубище до пят, тащил полуголого страдальца за шею на веревке – правда, при этом отчего-то сам проливал нечеловечески огромные мутные слезы… Выволок на ступени – и замерли оба. Влекомый заговорил – слабым больным голосом, но такова, верно, была власть этого голоса, что каждое слово (а для меня – лишь непонятный, но певуче красивый звук чужого языка) отчетливо и значительно отпечаталось над притихшей толпой. Но мой невидимый услужливый толмач, окопавшийся, верно, у меня в голове, угодливо перевел: «Вы, и все, кто по моему примеру покинул мир и ведет образ жизни братьев, считаете меня святым человеком, но перед Господом и вами я каюсь, что во время этой моей болезни я ел мясо и варенный на мясе навар». Я не успела подивиться нелепости речи и, сугубо, – непропорциональной суровости наказания, исполняемого, вдобавок, неуместно рыдающим палачом, как несчастного повлекли на веревке дальше сквозь толпу, мимо меня, и я увидела размазанную грязь на когда-то изысканно благородном лице, услышала, как бренчит цепь – и вокруг меня начал меркнуть ослепительный солнечный свет – а вместо него проявились, как на фотобумаге, очертания отцовской комнаты, где я пробуждалась в огромном кожаном кресле от глубокого тяжкого сна… Я все-таки вынырнула в явь, вынырнула и, конечно, поняла: мне приснилась сцена покаяния Франциска Ассизского – да полноте, приснилась ли? Не была ли я каким-то чудом перенесена туда, на подлинное место действия, не стала ли настоящим свидетелем удивительнейшего события, когда ни в чем не повинный человек велел тащить себя, как барана, на веревке сквозь толпу?! Только ведь это действительно была веревка, не цепь, – тогда откуда же зловещий металлический звук, до сих пор слабо доносящийся из навеки ускользнувшего сна?
Еще, неверное, с минуту, в состоянии мутного блаженства, я пыталась ловить отголоски моего видения, пока вдруг резко не выпрямилась, насколько это возможно было сделать, будучи утопленной в древнем кресле-капкане. Слава Богу, на меня не обухом обрушилась, а постепенно дошла истина – иначе, пожалуй, мои приключения на том и закончились бы. Правда с трудом поместилась в голове: никакой цепи на шее у Франциска действительно не было. Все правильно, он велел тащить себя на веревке, веревку я и видела. А металлическое бряканье, слышное и теперь, когда я полностью очнулась, – это… Это ни что иное, как попытка открыть входную дверь моей квартиры. Кто-то стоит там, на лестничной площадке, и методично