Потоп. Генрик Сенкевич
против мятежников.
– Один Бог знает, кто тут мятежник: ты или они?
– Я мятежник? Это как же так? Что мне гетман велит, то я и делаю.
– Так-то оно так, да гетман не делает того, что ему наш милостивый король велит: вряд ли он велел ему соединиться со шведами. А не лучше ли тебе шведов бить, чем меня, своего родича, отдавать им в руки?
– Может, и лучше, да ведь приказывают, ты и исполняй!
– Пани Ковальская тоже думает, что лучше. Я ее знаю. Между нами говоря, гетман взбунтовался против короля и отчизны. Ты об этом никому не рассказывай, но так оно на самом деле и есть. И раз вы ему служите, стало быть, тоже бунтуете.
– Не пристало мне слушать такие речи. У гетмана свое начальство, у меня свое, гетман надо мной начальник, и Бог бы меня покарал, если б я ему воспротивился. Неслыханное это дело!
– Справедливые речи… Но ты, Рох, вот об чем подумай: попадись ты в руки этих мятежников, и я был бы на воле, и вины бы твоей в том не было, ибо nес Hercules contra plures[55]. Не знаю я, где эти хоругви, но ты-то должен знать… ну что тебе стоит своротить немножко в ту сторону.
– Как так?
– Ну вот так нарочно взять да вбок и своротить? И вины бы твоей не было, если бы нас отбили. И я не лежал бы у тебя на совести, а поверь мне, страшное это бремя иметь на совести родича.
– Э! Что это ты, дядя, толкуешь! Право слово, слезу с телеги и на коня сяду. Не у меня ты будешь на совести, а у пана гетмана. Покуда я жив, не бывать этому!
– На нет и суда нет! – ответил Заглоба. – Это лучше, что ты все начисто говоришь, но я-то раньше стал твоим дядей, чем Радзивилл твоим гетманом. А знаешь ли ты, Рох, что такое дядя?
– Дядя – это дядя.
– Это ты умно рассудил, но ведь если нет отца, так по Писанию дядю надо слушать. Это вроде бы та же родительская власть, против которой, Рох, грешно восставать. Ты и то еще заметь, что ежели кто женился, так отцом легко может стать, а вот в жилах дяди по матери течет та же кровь, что и у нее. Я, правда, не брат твоей матери, но моя бабка была теткой твоей бабки, так что знай, в моей крови все добродетели нескольких поколений; все мы, ясное дело, в этом мире смертны, вот власть и переходит от одних к другим, и ни гетман, ни король не могут ею пренебречь или потребовать, чтобы кто-то противился ей. Истинная правда! Да разве имеет право великий гетман или, скажем, польный гетман приказать не то что шляхтичу и хорунжему, но даже какому-нибудь ледащему обознику, чтобы он посягнул на отца с матерью, на деда или на старую слепую бабку? Отвечай мне, Рох! Разве имеют они право?
– А? – сонным голосом спросил Рох.
– На старую слепую бабку! – повторил Заглоба. – Кому бы захотелось тогда жениться да детей родить или внуков дожидаться? Отвечай мне, Рох!
– Я Ковальский, а вот пани Ковальская! – совсем уже сонным голосом отвечал офицер.
– Ну коли ты так хочешь, ин быть по-твоему! – ответил Заглоба. – Оно и лучше, что у тебя не будет детей, меньше дураков будет на свете. Верно ведь, Рох? – Заглоба напряг слух, ответа не было. – Рох! Рох! – тихонько позвал он.
Рох спал как убитый.
– Спишь?.. –
и Геркулес бессилен против многих (