Вечная молодость с аукциона. Татьяна Гармаш-Роффе
посмел не быть под рукой… Да, если бы ты виделаэто, Лариса, ты не удивлялась бы, что твой Миша оказался раздавлен морально и физически…»
Еще одно письмо, ближе к отъезду изобретателя.
«Меня пугают эти интернетные, стерильные отношения… Я тебя никогда не видела, если не считать фотографии, у меня есть только три месяца нашей переписки – что я толком знаю о тебе? Твои мысли, твои чувства – это много или мало? Тем не менее, как ни странно, на сегодняшний день у меня нет никого ближе тебя, Миша… Я с нетерпением жду того дня, когда мы встретимся, чтобы убедиться в том, что я не сошла с ума…
Как только ты мне назовешь дату – я сразу же договорюсь с фирмой о рандеву для переговоров о твоем изобретении. Эти люди очень, очень заинтересованы (хотя стараются этого не показать), что еще раз доказывает гениальность твоего изобретения! Думаю, они могут предложить тебе хорошие деньги, но мне кажется, что с ними надо торговаться: я уже прилично изучила правила игры и знаю, что «незаинтересованный вид» – это первый ход в торгах. Пока не стану рассказывать подробности – боюсь сглазить, но мне кажется, что ты стоишь на пороге огромных изменений в твоей жизни…
Напиши, как только будут билеты. Жду с нетерпением и волнуюсь, как школьница…
Твоя Лариса».
– Ну что ж, понятно, – просмотрев еще несколько писем, Кис отставил опустевшую чашку и снова прикурил «Золотую Яву». Михаил Левиков одинок в семье, не оценен по достоинству, морально раздавлен. У него есть взрослая дочь, унаследовавшая от маменьки презрительное отношение к отцу, что способно только усугубить его экзистенциальную тоску. Он болтался где-то в Интернете – типичное времяпрепровождение для одиноких людей, – увидел объявление Ларисы. Судя по всему, она предлагала свои услуги: как репетитора для школьников и гида по Парижу для русских туристов… Алексей знал, что многие русские в Париже перебиваются такой случайной работой, Ксюша не раз живописала жизнь эмигрантов, когда навещала свою старшую сестру Александру, приходившуюся Алексею Кисанову любимой женщиной.
Михаил, видимо, что-то спросил у Ларисы – какую-нибудь ерунду, типа: «Что, тяжело с работой во Франции?» Она ответила – переписка завязалась. И к концу третьего месяца переписки они оказались друг другу самыми близкими людьми. Для Михаила, который давно перестал верить в себя, Лариса стала нечаянным подарком судьбы, ангелом с благой вестью, фокусником в цирке на дневном, детском сеансе, который уже почти вытащил из шляпы за уши удачу… К одному из писем Михаила была «приколота» его фотография, а на ней запечатлелось все: и тотальный черный пессимизм «по жизни», и проблеск детского изумления в глазах в ожидании чуда, и страх в него поверить, и легкая, робкая дымка нежности к едва знакомой женщине, и даже дрогнувшая от нечаянно проснувшейся чувственности улыбка…
– Во, бедолага, – проникся Кис. Как можно вляпаться в такую супругу – это он еще понимал, кто не вляпывался! Но как можно было не сбежать