Копи царя Соломона. Генри Хаггард
Хиву, который имел за собой то преимущество, что превосходно говорил по-английски. Вентфогеля я знал уже давно; лучше его никто не умел выслеживать диких зверей на охоте, что я знал по опыту. Он был крепок, как струна, и совершенно неутомим, но у него был один недостаток, свойственный его племени: пристрастие к выпивке. Если оставить его невзначай наедине с бутылкой – пиши пропало. Впрочем, для нас это было безразлично, потому что мы отправлялись за пределы всяких кабаков.
Заручившись этими двумя слугами, я никак не мог найти третьего подходящего человека, так что мы уже решили отправиться в путь без него в надежде, что по дороге авось кто-нибудь подвернется. Вдруг вечером накануне нашего отъезда зулус Хива пришел сказать мне, что какой-то человек желает меня видеть. В это время мы сидели за столом; тотчас после обеда я велел его впустить, и в комнату вошел высокий, красивый человек лет тридцати, с очень светлой кожей для зулуса. Он поднял свою узловатую палку в знак приветствия и уселся на корточках в углу, сохраняя полное молчание. Некоторое время я не обращал на него внимания; с зулусами иначе нельзя: если вы сразу вступите в разговор с зулусом, он непременно подумает, что вы человек незначительный и без всякого достоинства. Однако я сейчас же заметил, что он то, что называется кешла, – человек с обручем: на голове у него был черный обруч из клейкой полированной смолы, вплетенный в волосы; такой обруч зулусы обыкновенно носят по достижении известного возраста или в знак высокого сана.
– Ну, – сказал я наконец, – как тебя зовут?
– Омбопа, – отвечал незнакомец звучным, густым басом.
– Я уже видел тебя прежде.
– Да, инкоози (вождь) видел лицо мое в Изандлаване, накануне великой битвы.
Тут я все вспомнил. Я был одним из проводников лорда Чельмсфорда в злополучной войне с зулусами, и, на мое счастье, меня отправили из лагеря с несколькими фурами как раз накануне битвы. Дожидаясь, пока запрягут быков, я разговорился с этим человеком, который командовал небольшим отрядом союзников-туземцев, и он выразил мне свои сомнения насчет безопасности лагеря. Тогда я отвечал ему, что не его дело об этом рассуждать, чтобы он предоставил это другим, поумнее его; но потом я невольно призадумался об его словах.
– Да, я помню, – сказал я. – Что же тебе нужно?
– Вот что, Макумацан (так меня зовут кафры, и значит это – человек, что встает с полуночи, то есть, говоря попросту, бдительный, бодрствующий), я слышал, что ты собираешься в далекий путь на север вместе с белыми вождями, приплывшими из-за великой воды. Правда это?
– Правда.
– Я слышал, что вы пойдете вплоть до самой реки Луканги – на целый месяц пути от земли Маника. Правда это, Макумацан?
– Зачем ты спрашиваешь, куда мы идем? Что тебе за дело? – спросил я с неудовольствием, памятуя, что цель нашего путешествия должна оставаться тайной для всех.
– Затем, о белые люди, что, если вы действительно собрались так далеко, я пойду