Пережитых годов этажи. Николай Якушев

      Вот и всё!

      На карнизе под крышей

      над паденьем повисла вода.

      Я поднял воротник и вышел,

      чтоб сюда не прийти никогда.

      Падал снег.

      Я хотел быть резким,

      я хотел засвистать – и не мог.

      И окошко твое с занавеской,

      отраженное, блекло у ног.

      Вот и всё.

      Так любовь кончалась,

      холодок пробегал по спине,

      и фонарная тень качалась

      на широкой кирпичной стене.

      Что осталось?

      Сказать со смехом,

      что признанья мои – чепуха?

      Я ушел, заштрихованный снегом,

      а в окне твоем – свет потухал.

      Опять лесами бродит осень.

      На сучьях вымокших осин,

      на темных кронах медных сосен

      висит заплаканная синь.

      Листвы сырая позолота,

      щетина ржавая хвои.

      Сквозь буреломы и болота

      тропинки тянутся мои.

      И я иду, скользя по грязи

      дождем иссеченных крутин.

      Передо мной, пока без связи,

      куски разрозненных картин.

      Короткий взлет пугливой цапли,

      как бы застывшей на весу.

      Брусники кровяные капли

      одеты в знобкую росу.

      Стоит рябина в яркой кофте.

      Берез лимонно-желтый лист.

      И корневищ железных когти

      в суглинок намертво впились.

      И эти корни, травы, тучи

      скупая память соберет,

      чтобы хранить на всякий случай

      и через жизнь нести вперед.

      Чтобы за сотни километров

      тот край, с которым я знаком,

      пахнул в лицо сентябрьским ветром,

      лесным и влажным сквозняком.

      Сквозь даль годов, из полумрака комнат

      он вновь возник – забытый образ твой…

      Какой-то вечер обо мне напомнит

      в твое окно влетающей листвой.

      И вспомнишь всё, что спрятано за бытом:

      начало дней, своей любви исток,

      что ты сама – заброшенный, забытый,

      с моей судьбы оборванный листок.

      А может, просто, сжав листок губами,

      ты проследишь, как меркнет свет денной?

      Не зря за то, чтобы молчала память,

      мы заплатили ранней сединой.

      Рассвета скупая полоска,

      за ветром летят журавли.

      Напрасно за ними березка

      стремится сорваться с земли.

      В ненужных усилиях мучась,

      дрожит, как дрожит человек.

      С землей ее горькая участь

      корнями связала навек.

      А ей бы свободу такую,

      чтоб птицы догнать не могли…

      И кто ей, смешной, растолкует,

      что небо беднее земли?

      Что вся ее радость на свете

      и общее счастье со мной —

      любить это небо и ветер,

      навек оставаясь земной.

      Останься земною, лесною,

      до