Против течения. Избранное. Анатолий Богатых

      Бывает, молча куришь без огня,

      читаешь иль клонишься над работой,

      и вдруг негромко позовёт меня

      невидимый и неспокойный кто-то.

      И представляется полупустой вагон,

      слезятся стёкла, и поля в тумане,

      кочевье громкое проснувшихся ворон, —

      всё-всё, что сердце жалостию ранит.

      На переезде одинокий дом,

      бельё намокшее (хозяйка позабыла),

      уже рассвет, но ни души кругом, —

      всё-всё, что сердце Русское любило

      и любит, ревностное, поверяя снам,

      за безысходность бытия земного,

      за безнадежность, за тоску, за срам

      минувшего…

      Не надо мне иного!

      Вот э т о Родина. Куда ей без меня?

      Куда мне без неё, на край ли света?

      (Ты молча куришь, в доме нет огня.)

      Я знаю, что тебе курить до света,

      молчать и думать, дожидаясь дня,

      и спрашивать её…

      И ждать ответа.

      Зачем живу, зачем плыву

      в потоке дней, в круженье лиц?

      Мой дом не здесь, я здесь живу

      по праву перелётных птиц.

      Мой дом не здесь, я здесь гощу.

      И выходя один во тьму,

      знакомый горний свет ищу —

      привычный глазу моему.

      Мой дом не здесь, мой дом – звезда,

      высок, высок её венец, —

      но так не долог путь туда,

      где Мать не спит, где ждёт Отец.

      Взмахну крылом, – поля у ног

      качнутся, поплывёт жнивьё.

      И на земле отбудет срок

      бездомье вечное моё.

      И над травой родных могил,

      над чистотою светлых книг,

      над болью тех, кого любил,

      Зайдётся мой

      прощальный крик…

      …В день Воскресенья, взрывая гробы,

      встанем на страшную песню трубы,

      с плеч отрясая могильную тьму,

      и в о п р а в д а н ь е протянем Ему —

      хоть под ногтями! – немного земли,

      той, о которой мы лгать не могли,

      той, на которой извека стоим —

      нищей, голодной, —

      возлюбленной Им…

      Как живётся тебе на далёкой планете

      в благодати житейской, с удачей в руке?

      Не с тобой ли счастливые, сытые дети

      говорят на родном – на чужом! – языке?

      Но однажды…

      однажды ты вспомнишь иное:

      снег слепящий, другое свеченье луны;

      ветер плачет, и рвётся, и стонет, и воет

      над простором забытым несчастной страны.

      И тогда…

      и тогда, отрешившись от блуда

      срамословья, ты в памяти ясной познай

      тёмный край,

      светлый край ожиданий прощенья