Отрок. Бабы строем не воюют. Евгений Красницкий
то, что Лисовинов, а значит, и Андрея, касалось, теперь и ей приходилось принимать и учитывать. И Юльку тоже. И неважно, что она девчонка сопливая. Не по годам иной раз смотреть надо – по делам. Михайла-то вон тоже пока отрок, да не простой. Вот и молодая лекарка ему под стать – не похожа она на своих ровесниц, что щебечут друг с дружкой про всякие глупости. Даже девки из десятка, хоть и постарше, а ей не ровня. И сила ведовская в ней уже немалая чувствуется, даром что она, в отличие от Красавы, ею не хвастает. Но если уж выкажет, то не для игры…
«На что она способна, коли до края дойдет? Ведь добром их с бояричем любовь не кончится, тут уж хоть как поверни, а придется по живому резать… Лекарки замуж не выходят, а если эта ради любви сама от своей стези откажется, то все равно даже представить нельзя, чтобы лекаркина дочь боярыней стала. Не позволят старшие. Наверняка сам воевода жену бояричу подыщет и не про любовь подумает, а про то, с какой семьей породниться.
Коли Михайла деда послушает и женится, на ком тот велит, что тогда Юлька с отчаяния сотворит? Смирится? Ой, не похоже… Бороться будет? С кем? С Корнеем? Хватит ли ведунье сил противостоять сотнику христианского воинства? И только ли сотнику? С Корнеем тогда Аристарх был… Господи, опять Аристарх! Ладно, меня это не касается…
Не касается? Как сказать… Андрей-то всегда рядом с Михайлой… А что Михайла решит? Если он не из послушания такой выбор сделает, а САМ, своей волей? Он не по-отрочески рассудочен и может сам через свою любовь переступить ради будущего. И Юлька это поймет. Вот тогда-то и полетят клочки по закоулочкам! А Настена? Остановит ли она свою дочь? Не приведи господи, Андрею придется собою боярича от этой напасти прикрывать…»
Когда служба окончилась, Арина вышла вслед за своими из церкви и вдруг растерялась. Накатила непонятная тревога, и показалось, что она осталась совсем одна, будто бы и людей вокруг нет. Это в воскресенье-то перед церковью! А Анна с девками где? Куньевские бабы только что толпились вокруг, ожидая, когда можно будет расхватать своих дочек и племянниц – неужто разошлись уже? Да и прочие ратнинцы куда делись? Только что ведь тут были…
– Здрава будь, Аринушка! – не сказал – пропел за спиной незнакомый женский голос. Вроде и ласково говорит, но Аринка не обманулась: такие-то мягко стелют, да спать бывает жестко. – Вот, значит, ты какая…
Арина обернулась и как в проруби утонула в чьих-то глазах, серых с мелкими зеленоватыми крапинками. Совсем ничего не осталось, кроме этих глаз, удерживающих ее. Вроде бы и мягко держали, но не отпускали, так что, когда Арина ощутила еле-еле заметное прикосновение, будто пощекотали ее мягкой лапкой по вискам, не сразу обратила на него внимание. Только и спохватилась, когда лапка эта резко отдернулась – не то обожглась, не то испугалась чего-то. Тут и глаза ее отпустили; правда, Аринка напоследок успела заметить в них немалое удивление.
– Погляди, погляди на меня, Аринушка, – снова пропел голос, но теперь уже не было в нем внутренней силы; просто добрая тетушка подошла поздороваться. –