Муравейник. Леонид Зорин
она одарила по-королевски, теперь она требовала служения. Одна из приближенных наперсниц однажды спросила: зачем ей Ланин? Милица Аркадьевна усмехнулась, загадочно прошелестела: пусть будет.
Мало-помалу Модест Анатольевич свыкся с добровольной зависимостью, сдобренной умеренным эросом. В конце концов, за всякий подарок мы платим частью своей свободы. За самосознание фаворита, за новую поступь, за равенство с Лецким необходимо было рассчитываться. Возможно, что Ланин самую малость пресытился комнатной температурой супружества с Поленькой Слободяник. Потребовались греховная тайна и этот терпкий запретный плод. Что ж, получил и то и другое. Будь гармоничен, радуйся жизни.
Мешало несовершенство характера, с которым он безуспешно боролся. Он был человеком с червоточинкой, не поддававшейся исцелению. Сколько бы он себе ни твердил, что он безусловно вписался в мир, мира в душе его не наступало, он безошибочно находил возможность испортить себе настроение.
Его беспокоила – и серьезно – судьба долговязой Аделаиды. Дочь была замкнута, угловата, что называется – неконтактна. С ней было трудно установить прозрачные ясные отношения, еще труднее – найти верный тон. Эта досадная отчужденность была у нее не только с родителями, не было настоящих подруг. Изредка появлялись приятели, но ненадолго, мешали насмешливость и некая глухая обида.
Ланин однажды заметил:
– Милая, боюсь, что трудно тебе придется.
Она согласилась:
– Скорей всего. Но почему должно быть легко?
Ланин сказал:
– Твоему отцу этого хочется. Очень сильно. Я уж прошу тебя: меньше ерничай. Ты молода, неглупа, здорова. Будешь лингвистом, надеюсь, не худшим. В сущности, никаких причин для подлинных разногласий с миром.
Аделаида пожала плечами:
– Не знаю. Я так и не поняла, с чем этот мир едят. Ты догадываешься?
Ланин попробовал отшутиться:
– Есть разные версии – с чем едят. А запивают сорокаградусной.
Она откликнулась:
– Неостроумно.
Он, как всегда, ощутил досаду.
– Зато мировая скорбь в твоем возрасте выглядит довольно комично.
– Возможно. Тем более, этот мир делается твоими коллегами.
– Ах, вот что?! Кто тебе это внушил?
Ада сказала:
– Ты и внушил.
Он предпочел тогда отмолчаться, вспомнил, что всякие споры бессмысленны. Вести их он не хочет, не будет. Досада копилась, мешала жить и ощущать свою жизнь удавшейся, а он дорожил своим равновесием.
Однажды Ада оповестила его и Полину, что в воскресенье к обеду явится не одна. Этим воскресным обедам Ланин всегда отводил особое место. Они, по его убеждению, сплачивали и цементировали семью. Явление нового человека в эту сакральную цитадель было событием первостепенным. Дочь попросила их проявить тактичную сдержанность, но не чопорность. То, что врожденные интеллигенты считают аристократизмом духа – душевность, свободную