Око Судии. Р. Скотт Бэккер
больше не буду». Одно из многих выражений, которые он не мог понять, но от них во взгляде матери всегда вспыхивала искорка сострадания.
У подножия грандиозной лестницы их ждала рота солдат в зеленых с золотом мундирах – человек двадцать из числа прославленных телохранителей отца, Сотни Столпов. Они построились вокруг императрицы и ее ребенка и, сверкая щитами, с видом сосредоточенно-суровым, повели их через толпу, собравшуюся на площади Скуяри, к Андиаминским Высотам.
Кельмомас, как принц Империи, нередко оказывался под защитой грозных вооруженных людей, но сейчас это шествие почему-то беспокоило его. Поначалу запах был уютным: ароматный муслин накидок, масла, которые использовались для клинков, чтобы те становились проворнее, и для кожаных ремней, чтобы сделать их мягче. Но с каждым шагом горьковато-сладкий смолистый запах немытых тел все сильнее и сильнее пробивался сквозь все остальные, и на его фоне выделялась вонь самых убогих нищих. Бормотание окутывало, словно дым. «Благослови, благослови», – неслось отовсюду, то ли как мольба к нему, то ли как мольба за него. Кельмомас пытался разглядеть за высокими телохранителями пейзаж из коленопреклоненных людей. Он видел старого нищего, не одетого, а лишь прикрытого какими-то лохмотьями, который рыдал и терся лицом о булыжную площадь, словно стараясь стереть себя без остатка. Какая-то девчушка, чуть помладше его самого, непочтительно подняла голову, чтобы видеть их грозную процессию. Распростертые тела не кончались, покрывая площадь до дальних построек.
Кельмомас шел по ожившей земле.
И он был среди них, в самой гуще, осторожно ступал вперед, не более чем разукрашенная драгоценными камнями тень за щитом из безжалостных людей в кольчугах. Имя. Молва и надежда. Божественный ребенок, вскормленный грудью Империи, помазанник Судьбы. Сын аспект-императора.
Он понял, что они о нем ничего не знают. То, что они видели, чему молились и на что уповали, было выше их разумения.
«Никто о тебе ничего не знает», – сказал тайный голос.
«Ни о ком никто не знает».
Кел глянул на мать и поймал пустой невидящий взгляд, который всегда сопровождал ее самые тягостные раздумья.
– Мама, ты сейчас о ней думаешь? – спросил он.
В их разговорах «она» всегда значило «Мимара», ее первая дочь, та, которую она любила отчаянно – и ненавидела.
Та, которую тайный голос в свое время велел ему отослать.
Императрица улыбнулась ему с каким-то печальным облегчением.
– И еще беспокоюсь о твоем отце и братьях.
То была ложь, и Кельмомас отчетливо это видел. Она волновалась из-за Мимары – до сих пор, после всего, что он сделал.
«Надо было убить эту суку», – сказал голос.
– Когда отец вернется?
Ответ он знал не хуже ее, но где-то в глубине души понимал, что матери не только любят своих сыновей; не меньше этого им нравится выполнять роль матери – а выполнять роль матери означает отвечать на детские вопросы. Они прошли еще несколько ярдов, окруженные пеленой