Сквозь черное стекло. Константин Лопушанский
звонили. Все готово. Можно начинать.
Михаил Александрович посмотрел на организатора, ничего не сказал, затем снова медленно наполнил рюмку.
– Извините, – не понятно кому пробормотал Организатор и отошел в сторону.
Михаил Александрович тяжелым взглядом обвел помещение, поморщился, встал и пьяно ступая, направился к стойке бара, но там никого не было, тогда он направился в служебное помещение, небольшую кладовку поблизости. Охрана тоже было направилась за ним, но он сделал небрежный недовольный жест рукой, и они вернулись на место.
СЦЕНА 102. ГОСТИНИЦА, СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ, ДЕНЬ. ОСЕНЬ.
В служебном помещении было полутемно, мигала синим светом сломанная ртутная лампа, издавая зудящий неприятный и однообразный звук. Вдоль стен и на полках стояли ящики с питьевой водой. В глубине помещения суетился молодой портье, переставляя ящики.
Михаил Александрович угрюмо уставился на него.
Тот вытянулся подобострастно.
– Водички… дай мне, – Михаил Александрович чуть поморщился, провел рукой по груди, словно нащупывая свою боль.
– Вам с газом, без? – засуетился Портье, достал из-под стойки бутылку, открыл ее, налил воду в стакан.
– Нехорошо вам, Михаил Александрович? – участливо спросил он.
– Нехорошо, нехорошо. – задумчиво произнес Островой, глотая воду, и почему-то чуть скашивая глаза назад, будто кто-то стоял там, у него за спиной, а он никак не мог разглядеть – кто это.
Оба молчали. Михаил Александрович медленно пил воду, глядя куда-то в пустоту, но неожиданно, словно очнувшись, внимательно посмотрел на Портье, склонился к нему и очень тихо сказал:
– Ты не чувствуешь?.. В воздухе что-то висит. такое. Что-то происходит. Не чувствуешь?.. Нехорошо как-то все. нехорошо.
Михаил Александрович снова провел болезненно рукой по своей груди.
– Так это. магнитная буря сегодня, по телевизору говорили, – почему-то тоже перешел на шепот Портье.
– Буря? – Островой усмехнулся. – Буря, значит… Может и буря.
Михаил Александрович заметил бумажную иконку царя Николая II на стене. Усмехнулся какой-то своей мысли.
– Что, царя любишь? – спросил он. – Тебя, вообще, как зовут?
– Василий, – пробормотал паренек. – А царя, правда, я очень уважаю. Считаю, так лучше, когда царь.
– И в церковь ходишь?
– Хожу, бывает. редко, конечно.
– Это правильно, что редко. Чего тебе там делать? Тебе не Бог нужен, тебе нужен царь. Ага. Но только не такой как этот, – Михаил Александрович кивнул на иконку, – а другой. Тот, о котором еще сто лет назад сказано было.
Михаил Александрович на секунду задумался, затем, хитро улыбаясь, предчувствуя сюрприз, порылся в кармане пиджака, достал оттуда бумажник, а из него – вчетверо сложенный листок, похоже, вырезанный из глянцевого журнала – на обратной стороне читались остатки какой-то рекламы.
Михаил Александрович торжественно разгладил листок, вглядываясь в стершиеся буквы.
– Это