Вторжение. Судьба генерала Павлова. Александр Ржешевский
наконец поборол усталость и дело пошло бойчее, услышал, к своей великой радости, неунывающий голос Аникина:
– Егор, когда будем курить?
– По мне, в любое время.
Борис не спеша остановился, вытер косу пучком травы. И, так же не спеша, отправился к Аникину. От курева отказался и, заваливших на сырую скошенную траву, с наслаждением вдыхал терпкий аромат высыхающих стеблей. Над головой освежающе шумели деревья. Подумал, что там, вверху, нету такой жары и духоты, как на земле.
– Замучился? – услышал участливый вопрос Аникина и открыл глаза.
– Есть немного.
Аникин тут же забыл о нем. Повели разговор про лесника, который разбился на мотоцикле.
– Это такая штука, – вставил Егор. – Смертолюбивая.
– Да ить можно расшибиться на любом виде транспорта, – поднявшись с колен, заговорил Аникин. – Ежели голову на плечах не иметь. У нас летошный год шофер прямо с грузовиком искупался. Горемыка! А все почему? Молоденький!
Борис улыбался прежде времени, такое удовольствие вызывал в нем Аникин.
В дальних кустах шиповника мелькнуло белое платье. Настя! Поднявшись с колен, Борис напряженно вглядывался. Она! Магнитом его потянуло к этой дивчине. Машинально, продолжая разговор с Аникиным, спросил:
– Где?
– А?.. Искупался? Около монастыря. У Медведевки. Как ехать сюда из города, по правую руку… А ежели отсюда, то по левую.
Борис вспомнил разрушенный монастырь с проломами в кирпичных стенах, без купола и оттого казавшийся обезглавленным.
– Восстанавливать его не собираются?
– Да уж сколько лет. Обещался, говорили, какой-то митрополит ихний, да так, видно, дело и заглохло. Вот при Иване Грозном там, что называется, важные духовники жили. А может, врут?
– Нет, не врут, – вставил Егор Павлович.
– Ну, и что шофер? – спросил Борис.
– Какой?
– Что искупался.
– А, в пруде? под монастырем? Там лягушки все лето не пересыхают. И прямо на пруд дорога спускается. Она, дорога-то, повертывается, как сюда ехать. А он, горемычный, не разглядел. Разогнал на радостях свою технику и прямо в пруд по самую крышку. И не успела вода на крышке сойтиться, как он на этой самой крышке уже сидит, и, пожалуй что, сухой. Вот до чего заставляет человека необходимость.
– Вот и то! Ха-ха-ха-ха!
Аникин смеялся мелким дробным смешком, обнажая источенные частые зубки, и казалось, не было для него большего удовольствия, чем смеяться.
Крепкий, с прокаленным лицом Норов кривил губы в сдержанной усмешке, словно мысли его блуждали где-то далеко.
– Давно женился? – неожиданно спросил он Бориса Чалина, когда возникла пауза и Егор с Аникиным принялись делить оставшийся табак.
Борис удивился, поднял бровь.
– А что?
– Так… – Норов не счел нужным объяснять. Его водянистые глазки с любопытством уставились на Бориса. – Давеча видел твою жену с Фомичом, председательским помощником. Куда-то шли…
– А что ты еще видел? – сузив глаза, спросил Борис.
– Вчерась