Записки «ренегата». К. А. Згуровский
под глазом за разорванный боцманский костюм, который он надел, выходя «в люди». Кстати, старпом ко мне относился с симпатией, и утром с мостика иногда можно было услышать:
«Судовое время семь часов, команде – вставать! Костя-ласточка, просыпайся!». Боцман сидел на баке, меланхолически бренча на гитаре, когда пришли подвыпившие главный водолаз и радист. Они опять начали задирать боцмана, который был трезв как стекло и зол как черт. Что тут началось! Сначала досталось водолазу – боцман завалил его тушу на стол кают-компании и лупил наотмашь по лицу. На помощь приятелю поспешил радист – «крокодил Гена», досталось и ему. Сухощавый «чижик» завалил его одним ударом и стал топтаться по его лицу. Все произошло в считанные мгновения, и я, придя в себя, оттащил боцмана, уговаривая лучше поиграть мне на гитаре. Он любил это делать и только начал успокаиваться, когда Геша, побитый, но несломленный, опять появился «на горизонте» и начал грозить, что он-де еще покажет этому сопляку! И все началось сначала… В конце концов вернувшийся капитан и начальник рейса обнаружили боцмана, сидящего со мной на палубе, и двух побитых до неузнаваемости здоровенных мужиков (и мрачного старпома с синяком под глазом) – у водолаза глаз не было видно вообще, и его пришлось отправить в больницу. Так я понял, что на злости и бесстрашии можно справиться почти с кем угодно.
Как я уже говорил, с детства я был довольно хлипким, в школе меня поколачивали, и я решил, что в студенчестве мне пора стать «настоящим мужчиной». Как многие герои Хемингуэя, начал заниматься боксом, позднее перейдя на каратэ. Занимался я каратэ по системе Сетакан, где-то года три. И мне это (так же, как и занятия боксом) очень пригодилось, когда я стал подрабатывать санитаром в психиатрическом отделении военного госпиталя. Проработал я там недолго, но эти дни и ночи оставили неизгладимое впечатление. Я понял, что если ты попал в эту систему, то доказать, что ты нормальный, практически невозможно. Поэтому слухи о содержании диссидентов в психушках совсем не кажутся мне неправдоподобными. За эту работу я получал очень неплохие по тем временам деньги – 140 рублей за 4 суточных дежурства в месяц[29]. У меня был белый халат, связка ключей от всех дверей. Больные ко мне относились хорошо, я их слушал, сидя на стуле, набитом камнями (чтобы его невозможно было поднять и ударить кого-то по голове). Бред сумасшедшего слушать было тяжело, но интересно, например: «Когда Наполеон посмотрит на женщину просто так, он увидит скелет, а когда он посмотрит через сапог своего солдата – он увидит русскую красавицу…». Или бред мании преследования у солдата стройбата, который считал, что он адмирал, которого преследуют наемные убийцы. Он подозревал всех, в том числе и меня. И на всякий случай подкупал меня, нарвавши бумажек и принося их под видом толстой пачки купюр. Я никогда не орал на пациентов, свои «боевые» навыки применял крайне редко, только в случае необходимости. Так произошло, когда один солдат, уже выздоравливавший, сообщил мне, что звонят в дверь. Входную дверь в
9 Стипендия у меня блей.