Трое из Коктебеля. Природоведческая повесть. Лидия Згуровская
моря. На природе тишину беречь надо, – сказал Алексей Николаевич и с загадочным видом закончил: – Если не послушаетесь, женщина-дух Па-ку-не разгневается и покинет нас, не оставив в целом мире ни кусочка тишины.
– Не буду, Алексей Николаевич. Это я так, сам не знаю зачем, от полноты чувств, наверное, – виновато сказал я и спросил: – А кто она, эта Па-ку-не?
– Па-ку-не – женщина-дух, которую жители Колумбии называют «Говорящая без голоса». Живет она в лесу, охраняет на Земле тишину и сердится на тех, кто ее нарушает в самых неподходящих для этого местах.
– Бедная Па-ку-не, – серьезно сказал я, – скоро в мире не останется тишины, и «Говорящая без голоса» погибнет, оглушенная воем моторов, скрежетом техники и воплями транзисторов.
– А жаль, очень жаль, потому что я целиком присоединяюсь к поэту Борису Пастернаку, который очень хорошо сказал: «Тишина, ты – лучшее из всего, что слышал». Недаром в Западной Европе в 1958 году проводилась кампания по созданию особых заповедников – «оазисов тишины». Есть такие заповедники во Франции, около Гренобля. Хлопочут об этом и австрийские врачи. На определенных территориях строго запрещается всякое строительство, запрещается появляться на мотоциклах, телегах, машинах, включать транзисторы и петь. Одним словом, это зоны абсолютного покоя и нерушимой тишины, необходимость в которых все больше и больше ощущают и звери, и современный человек.
– Это правда, что от гула низко летящих реактивных самолетов в гнездах диких птиц лопаются яйца? – спросил я.
– Правда, Саша.
– А насчет оазисов тишины: надолго ли они сохранятся? Государственный транспорт растет как на дрожжах, население тоже растет, вскоре машина будет почти у каждого. А самолеты, ракеты? Промышленность тоже не из молчаливых, так что – где уж тут, – махнул я рукой.
– Думать надо. Во многих странах над этим вопросом работают недавно созданные Лиги по борьбе с шумом. Им и карты в руки, – хмуро сказал Алексей Николаевич и пошел к лодке.
Продукты и бутыль с водой он перенес на берег и засунул их, чтобы защитить от солнца, в тень скальной расщелины; кеды свои прополоскал в море от песка и пристроил на солнышке на подсушку; берет повесил на торчащую из гальки лапу старого ржавого якоря и вообще вел себя так, будто был он здесь не впервые, знает, куда и что положить, что и как нужно сделать, чтобы человеку в этой уединенной бухте было уютно и удобно.
– Раздевайтесь, Саша. Кажите крымскому солнышку свои обесцвеченные московские телеса, – говорил Алексей Николаевич, стаскивая с себя рубашку и брюки. Оставшись в выгоревших на солнце плавках, Алексей Николаевич принес из лодки сачок, отделил скумбрию и с десяток крупных ставрид, сказал, что это для Бабы Бер, смочил тряпку морской водой, сложил в нее рыбу и пристроил сверток в тень, туда, где лежали наши продукты.
– Саша, в лодке под кормовым настилом – котелок, лук и картошка, несите их сюда, начнем хозяйничать. Сначала рыбу и картошку надо почистить. Уж не забыл ли я перец