Отто. Герман Канабеев
и теперь стоял за ним во весь рост.
Публика была убеждена, что он всего лишь рулит музыкой, а мне казалось, что, пытаясь различить сумбурные концепции Чингиза, Отто шевелит ушами то ли от удовольствия, то ли в попытке не упустить важное.
Он смотрел на Чингиза так, словно слушал откровение, именно библейское откровение. Он впитывал каждое слово. Чингиз не говорил о том, что и кому делать, он просто рассказывал о себе. О том, что считает себя на самом деле сумасшедшим, но способным контролировать своё безумие. Его постоянное желание куда-то идти без цели и смысла – всего лишь способ окончательно не свихнуться. О том, что, оставаясь на месте, он слишком погружается в окружающую действительность, начинает чувствовать себя причастным к обыденной реальности. Потому и рисует только зимой, чтобы не бродяжничать в холода, а прятаться в заброшенных домах, топить печь и рисовать, не позволяя себе думать о том, как мир догоняет его, когда он останавливается.
Чингиз говорил, что реальность напоминает ему голодного волка, бегущего по его следу и ждущего, когда он – Чингиз – выбьется из сил, чтобы сожрать душу, чтобы не было души, чтобы не было жажды быть, а было только желание жить.
Я не совсем понимал, о чём именно он говорит. Да и публика не понимала. Девочки и мальчики на пуфиках смотрели на Чингиза через камеры смартфонов, они перемигивались и набирали сообщения в мессенджерах. Им не были важны слова Чингиза, им было важно, что они находятся там, где говорят о чём-то удивительном. Это как если бы прямо сейчас на палубу сел инопланетный корабль и можно было бы отправиться с его экипажем к далёким галактикам, но вместо этого кто-то решил, что важнее всего сообщить остальным, что приземлился инопланетный корабль.
Но Отто слушал. Он слушал очень внимательно, и, когда Чингиз закончил, когда мальчики и девочки побежали на нижнюю палубу за бургерами, Отто подошёл к нам и сказал Цапкину: «Я с ним поеду», – и показал пальцем на Чингиза. Было видно, что Цапкин рад. Рад, что всё получилось именно так, как задумывали братья Фот. Цапкин повернулся ко мне и подмигнул. Отто подошёл к Чингизу и что-то сказал ему на ухо, прикрывая рот ладонью, как говорят дети, когда пытаются сообщить свой страшный детский секрет. Чингиз внимательно слушал, после чего подошёл к Цапкину и спросил: «Мы побродим с ним немного?» Цапкин только улыбнулся в ответ и подозвал братьев Фот.
Через неделю Отто, Чингиз и Думкина уехали. За день до их отъезда Думкина зашла навестить меня. На самом деле зашла она, чтобы как следует накуриться травы, но мне приятно было думать, что визит исключительно про мою честь.
Марианна показалась мне одновременно грустной и счастливой. Наверное, в настоящем счастье обязательно должна быть капля грусти. Мы выкурили добрый грамм, Думкина развалилась на диване, я сидел в кресле и смотрел на неё с теми мыслями, о которых ей лучше было не знать. Я спросил у неё:
– Думаешь, хорошая идея отправиться с Отто?
– Не знаю, – ответила Марианна, –