Обреченный. Раш Рашидович Хадакан
меня не станет, ты им уже будешь не нужна. Они тебя допросят, а потом, надеюсь, отпустят. Можешь говорить все, что знаешь, это уже не будет иметь никакого значения. Если начнут угрожать тюрьмой за соучастие, скажи, что сообщить обо мне тебе мешал страх передо мной, что боялась за себя и родных. – Мурад помолчал немного, а потом, глядя на сына, сказал: – Я хочу, чтобы основное время он проводил с моей семьей. Не препятствуй этому. А что касается тебя… Ты еще молода (ей было двадцать два), жизнь у тебя – если смерть не опередит твои годы – только начинается. И ты имеешь полное право на свое усмотрение собою распоряжаться. Но если ты пожелаешь связать свою судьбу с другим человеком, то я хочу, чтобы сын находился у моих родителей и рос под присмотром моего брата.
Амина, покорно опустив голову, молча выслушала пожелание мужа. И когда он кончил свою напутственную речь, она со спокойной решимостью в голосе сказала:
– Я остаюсь, – и глазами, полными смиренной твердости, посмотрела ему в глаза.
Она потеряла отца в ходе первой российско – чеченской войны, а единственный брат ее погиб лишь полгода назад – он тоже был членом джамаата.
Мурад искренне любил ее и жалел. Как бы ей ни было трудно, он никогда не слышал от нее слов недовольства, и не видел никогда ее слез. Она была и осталась для него приятной и любимой загадкой, которую ему и разгадывать не хотелось. Он знал в ней мягкость, без излишней нежности, покорность, без роптаний, и верность. Но он также знал, что в некоторых вещах она способна проявить неимоверное упрямство и твердость духа. В этом она была похожа на него самого.
– Как это, остаешься? – недоуменно спросил он.
– Я никуда не пойду.
Мурад некоторое время молча смотрел ей в глаза, а потом слегка отрицательно покачал головой.
– Не запрещай, пожалуйста, – взмолилась она. – Я всегда была тебе верна и покорна, ни разу не перечила. И сейчас я тоже не хочу поступать вопреки твоей воли… Позволь нам вместе покинуть этот мир.
Мурад опустил глаза вниз, на сына, который в это время стоял между ними, ухватившись за платье матери. Впервые, смотря в эти ничего не подозревающие, чистые детские глаза, в которых теперь отражалась усталость, непонимание и тревога (его разбудили и напугали выстрелы, хоть Амина практически сразу и прикрыла ему уши руками), он подумал о том, о чем никогда ранее не думал. Мурад представил состояние сына, когда тот проснется назавтра без родителей, представил, как он будет жить и расти круглой сиротой, и в груди у него что-то сильно пошевельнулось.
– У него свой Господь, который позаботится о нем не хуже меня, – как бы угадав его мысли, сказал она. А потом присела и обняла сына. Прижав голову малыша к своей груди, она поцеловала его и умоляющим взглядом снизу посмотрела на мужа своими прекрасными глазами, в которых в полумраке заблестели слезы.
– Ему нужна мать, – спокойно произнес Мурад.
Воцарилась тишина. С улицы раздался голос с требованием сдаться. Но Мурад его как будто и не слышал. Когда говоривший в мегафон начал второй раз повторять